Музыка души

– Там по-прежнему остается Смиттен, – угрюмо заметил Анатолий.

– Ну членом судебной палаты где-нибудь в Киеве или Харькове? Словом, не лучше ли тебе опять служить Фемиде? Оно как-то благороднее. А что в Ревеле тебе оставаться неудобно, я это хорошо понимаю, – немного помолчав, Петр Ильич заключил: – Во всяком случае, не относись слишком болезненно к своим неудачам.

– Я постараюсь, – вздохнул Толя. – И спасибо тебе за поддержку и понимание.

Заехав домой на несколько дней, Петр Ильич отправился в очередное турне по Европе. Первый концерт состоялся в Киеве. Успех был колоссальный – с бесконечными овациями и восторженными отзывами публики и прессы. Петра Ильича здесь любили, всячески баловали и ласкали. И все-таки он чувствовал себя уставшим, все больше убеждаясь, что не следует тратить остаток жизни на подобные поездки.

Получив известие, что представление «Пиковой дамы» в Праге откладывается до следующего сезона из-за сложности постановки, он обрадовался: ведь это означало, что можно пораньше вернуться домой.

По пути он заехал в Каменку. Увы, он выбрал для этого не самое удачное время: Лев Васильевич проводил ту зиму в Петербурге, дети учились там же. С болезненным чувством Петр Ильич въехал во двор, среди которого пустой, запертый дом производил унылое впечатление.

Из всех обитателей оставалась одна Сестрица, встретившая его и пригласившая пить чай. Она и прежде заговаривалась, путая настоящее и прошлое, но сейчас показалась окончательно опустившейся. За чаем говорила такие странности и несуразности, что прислуживавший мальчик прыскал со смеху.

Переодевшись, Петр Ильич зашел в большой дом. Свидание с Александрой Ивановной и двумя ее дочерями смягчило горесть впечатлений. Неожиданно послышался шум прибывающей кареты, и вскоре к ним в комнату влетел Митя – веселый и посвежевший. Бабушка и тети до слез обрадовались его внезапному появлению. Петр Ильич тоже был рад приезду племянника, оживившего унылый дом. Тут же последовали объятия, смех и расспросы.

Митя пожаловался, как скучно ему живется в его дыре – именно поэтому он и сорвался домой, – рассказал последние новости.

– Папа обижается, что Боб не живет у Таси. А Боб не хочет жить у Таси, потому что стремится к свободе. В результате мечется между Фонтанкой и Островом.

– Я напишу ему – попробую уговорить, – пообещал Петр Ильич. – Ему со всех сторон лучше будет у сестры, да и отца обижать негоже.

***

В Варшаве Петр Ильич провел шесть дней в кошмарной суматохе: ежедневно репетиции, посещения гостей, обеды, ужины. И публика, и музыканты принимали его горячо. Даже газеты единодушно приветствовали, как «одного из лучших композиторов нашего времени». Дирекция Большого театра говорила о планах ставить на следующий год его оперы по-польски. А уж на железную дорогу провожали огромной толпой. И все же Варшава оставила несимпатичное впечатление, и любезность поляков тяготила.

В Гамбурге предстояло дирижировать «Евгением Онегиным». На первой же репетиции Петр Ильич обнаружил, что опера прекрасно разучена и недурно поставлена. Певцы, оркестр, режиссеры – все были влюблены в «Онегина». Но из-за перемен в речитативах, обусловленных немецким текстом, он поневоле сбивался и путал. Боясь погубить дело, он отказался от дирижерства, хотя все дружно его уговаривали.

Артисты были хороши, особенно понравилась Татьяна: хорошенькая, грациозная и умная, играла с необыкновенным тактом. В постановке, правда, присутствовало немало забавного для русского. Так во время мазурки выезжал везомый мужиками с необыкновенными прическами воз с цветами, и все дамы хватали оттуда цветочки и накалывали кавалерам. Но в целом, она получилась не особенно фальшива и несогласна с русской действительностью.

Автора вызывали после каждой картины, однако рукоплескания показались ему жидковатыми. Пресса осталась оперой недовольна. Все рецензенты единодушно ругали либретто. Одни корили составителей, считая, что они дали лишь плохую тень превосходного оригинала. Другие обвиняли самого Пушкина, называя его поэму «мало оригинальной, слабым подражанием Байрона, имеющим значение только ряда бытовых картин из эпохи Николая I», что особенно возмущало. Музыку, впрочем, похвалили, но со снисходительным равнодушием.

После двух недель в Париже, куда Петр Ильич поехал поработать над переделкой секстета, в конце января он вернулся в Майданово, чтобы заняться инструментовкой «Щелкунчика». Прежде всего он стремился приготовить к началу марта те номера, из которых составил сюиту для исполнения в Петербурге.

***

Стояла чудесная погода. Петр Ильич бесконечно любил такие светлые зимние дни с легким морозцем, когда солнце уже слегка припекает и чуется в нем что-то весеннее. Несколько дней спустя после его возвращения приехал в гости сын Направника – Володя, который дружил с Бобом и Юрой.