Музыка души

Новый дом, привлекший с самого начала, по заселении вызвал еще больший энтузиазм. Особенно Петру Ильичу нравилось, что на втором этаже, необычно для домов бедного уездного города, располагались просторные комнаты, из которых отлично устроились кабинет-гостиная и спальня. Лучше этих двух комнат у него никогда в жизни не было. Правда, из окон вид открывался не слишком поэтичный: с одной стороны – бесконечные клинские огороды, с другой – шоссе, проходившее рядом с домом. Зато никаких соседей, тишина и покой. Петр Ильич был счастлив своим приобретением и рад, что бросил паршивое Майданово. Здесь он находился полностью у себя, мог бродить где угодно. Даже шоссе, проходившее прямо под окнами, не смущало, а напротив – воодушевляло: благодаря ему можно было гулять в любую погоду, не утопая в грязи.

Единственное, что расстраивало – внизу, где жил Алексей, царили холод и сырость. Несмотря на конец мая, приходилось топить. Только очень жаркое лето могло бы выгнать эту подвальную атмосферу, а погода пока стояла прохладная, даже с заморозками. Петр Ильич страшился за здоровье своего слуги и его семьи. Тем более что у Алексея недавно родился сын Георгий, ставший его крестником. Как-то младенцу жить в таких условиях?

Едва обустроившись в новом жилище и распаковав чемоданы, Петр Ильич принялся за работу, которой накопилось непочатый край. Юргенсон предложил приготовить к осени не только клавир «Щелкунчика» и «Иоланты», но и партитуры. Разуверившись в корректорах, Петр Ильич вызвался сделать корректуры сам. А значит, просмотреть каждый такт сочинения столько раз, сколько инструментов в оркестре – зачастую более двадцати. Кроме того, предстояло исправить двуручное переложение «Иоланты», прокорректировать клавиры «Иоланты» и «Щелкунчика», сделать облегченное переложение для фортепиано «Щелкунчика», поскольку сделанное Танеевым оказалось почти недоступно для исполнения дилетантами.

Пришлось отложить все остальные работы, сократить до минимума время отдыха, отказаться от всякого общества, изобрести новый режим питания. Зато чуть больше чем за месяц Петр Ильич справился с этой колоссальной задачей.

То ли от перенапряжения, то ли еще отчего, всегда беспокоивший его желудок расстроился окончательно. И Петр Ильич отправился в Виши отдохнуть и подлечиться. Перед отъездом за границу он заглянул в Петербург – повидаться с родными и захватить с собой племянника Владимира, которому тоже не мешало бы попить воды: как когда-то старшая сестра, он постоянно был не здоров.

В квартире Модеста на Фонтанке неожиданно обнаружились Анатолий с Прасковьей. Брат выглядел не просто расстроенным – убитым.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Петр Ильич.

– Все просто ужасно, – выдал тот упавшим голосом. – Я возвращался из Сибири в уверенности, что в высших сферах от меня в восторге и в Ревель больше ехать не придется. Как вдруг Дурново принимает меня очень холодно и приглашает поскорее возвращаться в Ревель, будто бы недовольный, что я не исполняю своих настоящих обязанностей. Просто не знаю, что делать и на что решиться…

– Думаю, стоит исполнить требование министра, – осторожно предложил Петр Ильич. – А там посмотрим.

Анатолий удрученно кивнул:

– Знаешь, в первые минуты я хотел подать в отставку.

– И глупо, – вмешалась Паня. – Что бы ты стал в отставке делать?

Анатолий нахмурился – похоже, эта тема уже не раз поднималась между ними. Петр Ильич неодобрительно покосился на невестку. Сам он считал, что подать в отставку было бы для Толи наиболее благоразумным, но честолюбие Прасковьи порой переходило все границы. Однако вслух он ничего не возразил: не стоит провоцировать споры между ними.

– Кстати, Петя, возьмете меня в Виши? Мне тоже надо бы попить воды, – неожиданно продолжила Паня, бросив быстрый взгляд на Боба.

Петр Ильич пораженно посмотрел на нее. Как она может покидать мужа, когда он находится в столь отвратительном нравственном состоянии? И все эти нежные взгляды на Боба… Кажется, Паня просто влюбилась в него и ехать в Виши собралась только ради него, а не ради мифического лечения. Брать ее с собой не хотелось, однако и прямо отказать Петр Ильич не посмел. Боб промолчал, но в свою очередь смотрел на Паню с неудовольствием. Ее компания его явно не прельщала.

У Анатолия же сделалось ошарашенное выражение лица – он не ожидал, что жена оставит его в такой момент.

– Я думал, ты поедешь со мной… – огорченно произнес он.

– Толенька, ты же знаешь, я плохо себя чувствую в последнее время. Мне надо полечиться.

– Не уезжай хотя бы прямо сейчас, – умоляюще произнес он. – Ты нужна мне рядом.

Петр Ильич поджал губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вмешаться. За один только этот умоляющий тон брата он начинал ненавидеть невестку. Зачем она его мучает? Толе и без того тяжело.

– Ну, хорошо, я поеду попозже, – уступила Паня со столь снисходительным видом, что еще больше захотелось сказать ей что-нибудь резкое.

Что случилось с Прасковьей? Ведь она была заботливой и любящей женой. Или глупая влюбленность в племянника мужа настолько вскружила ей голову, что она забыла обо всем?

***