Музыка души

Конец лета Петр Ильич провел за корректурами, из-за которых приходилось постоянно ездить в Москву, чтобы давать указания граверам. Он чувствовал себя сумасшедшим – ничего не понимал, не соображал и не воспринимал. Даже во снах его без конца преследовали корректуры: снилось, будто какие-то диезы и бемоли не то делают, что им следует, и происходит нечто мучительное, роковое и ужасное. Он устал до полного изнеможения, но упорно продолжал ненавистную работу, почти не вставая из-за стола, стремясь побыстрее разделаться с ней.

Даже концертная поездка в Вену в сентябре стала не мучением – как это бывало обычно, – а облегчением, давая возможность отдохнуть от корректур.

***

В Вене Петра Ильича никто не встретил. Однако он не обиделся, а напротив – обрадовался. Переодевшись, он сразу отправился на выставку. Сама по себе она была довольно интересна, но вот зал, в котором предстояло дирижировать… Один знакомый предупреждал, что это в сущности колоссальный ресторан, но Петр Ильич не верил. Пришлось убедиться, что знакомый был прав: то, что в письмах именовалось «Большим Музыкальным залом», оказалось громадным, полным духоты и смрада от скверного масла рестораном.

Возмущенный до глубины души Петр Ильич потребовал от распорядителя Гутмана снять столы и превратить кабак в залу.

– Но уверяю вас: столы и колбаса с пивом нисколько не помешают! – недоуменно развел руками тот.

Петр Ильич одарил его таким сумрачным взглядом, что Гутман сдался:

– Хорошо, мы уберем столы.

Настроение безнадежно испортилось. Зачем, вообще, его пригласили сюда?

На репетиции выяснилось, что оркестр недурной, хотя по составу – слабый до смешного. Первая сюита прошла неплохо, но стоило приступить к следующему номеру, как начались проблемы. После первых же тактов Петр Ильич постучал палочкой по пюпитру и недоуменно спросил:

– Где первая труба?

– Он устал от репетиций, – раздался голос из оркестра. – Да вы не беспокойтесь: он такой хороший музыкант, что сыграет в концерте и без подготовки.

Петр Ильич опешил: что еще за новости?

– Но это невозможно! – воскликнул он. – У меня здесь соло для трубы, и партия заключает такие трудные пассажи, что самые опытные артисты не могут исполнять ее с листа!

В ответ он получил равнодушное пожимание плечами. Что делать – пришлось доиграть до конца. К концу трехчасовой репетиции Петр Ильич чувствовал себя выжатым как лимон. Несмотря на то, что он весь взмок от напряжения, его бил озноб. С трудом сойдя с эстрады, он попросил шубу и присел к столу, за которым расположились его друзья-пианисты – Софи Ментер и Василий Сапельников, с сочувствием на него поглядывавшие. Выпив стакан пива, Петр Ильич немного пришел в себя, но от одной мысли, что предстоит продолжать эти мучения ради ничтожного концерта, становилось дурно. И он решил сбежать, о чем и сообщил друзьям.

– Отличная мысль! – пришла в восторг Софи. – Предлагаю поехать в мой Иттер.

Она давно звала его в гости, да обстоятельства складывались неблагополучно. На этот раз Петр Ильич воспользовался представившейся возможностью. Написав Гутману, что отказывается от концерта, он потихоньку уехал вместе с Ментер и Сапельниковым.

Замок располагался в нескольких часах езды от Мюнхена посреди гор, покрытых лесами, с видом на расстилавшуюся внизу долину в желтых цветах. Помимо окружающей красоты, тишины и долгожданного уединения Иттер привлекал и тем, что здесь несколько раз гостил Ференц Лист – Ментер была одной из лучших исполнительниц его произведений и доброй приятельницей.

Петр Ильич радовался как ребенок, что сбежал от никому ненужного концерта в столь восхитительное место. Пара недель, проведенных там, благотворно повлияли на его настроение и самочувствие. В Прагу на премьеру «Пиковой дамы» он уехал довольный и глубоко благодарный милой хозяйке.

Пражская премьера прошла удачно. Особенно же понравилась исполнительница графини – Брадачова-Выкаукалова, продемонстрировавшая не только талант певицы, но и сильной драматической актрисы. Успех был блестящий, автора вызывали без конца.

***

И вот Петр Ильич снова в Клину, погрузившись в работу: по-прежнему оставалось немало корректур, надо было сочинить вставную арию для Фигнера, а потом начинать симфонию.

Петр Ильич все еще не мог решиться, кого выбрать на роль Иоланты. О Скомпской можно было забыть. Некоторое время он надеялся на Эйхенвальд, но оказалось, что она больна какой-то нервной болезнью и ранее как через две недели выехать в Петербург не может. А главное, он боялся, что испортит певице карьеру, если она не справится с ролью. По той же причине Альтани враждебно относился к ее переводу. Поколебавшись, Петр Ильич остановился на Медее Фигнер. Правда, в начале оперы она будет грузна и тяжеловата, зато в конце более чем кто-либо удовлетворит его требованиям.

Недолго пробыл он в своем уютном доме, в конце октября выехав в Петербург ради постановки «Щелкунчика» и «Иоланты». Время в столице летело незаметно, не скучно и не весело, но бесплодно, ибо о работе нечего было и думать. Репетиции шли каждый день, однако дело продвигалось туго.