Музыка души

Процессия прошла через огромный двор на глазах у многочисленной толпы в университетский Сенат. Залитое солнцем, среди весенних красок, в обстановке готического города зрелище было чудное. Народ стоял шпалерами и восторженно приветствовал главным образом появление лорда Робертса.

Зал наполнился публикой, впускаемой по билетам, и студентами. Последние являлись не только зрителями, но и участниками торжества. Когда вице-канцлер и другие члены Сената разместились на эстраде, началась церемония. Каждый из реципиентов по очереди поднимался с места, и публичный оратор перечислял его заслуги в латинской речи. Тут подключались студенты: они по древнейшей традиции имели право – и широко им пользовались – свистеть, шуметь и выкрикивать всяческие шутки в адрес нового доктора. При каждой оратор останавливался, давал угомониться смеху и шуму и невозмутимо продолжал речь. Закончив ее, он описывал с доктором полукруг по направлению к сидящему на особом месте канцлеру. Тот брал доктора за руку и произносил: «In nomine Patris, Filii et Spiritus Sancti»[41].

Когда церемония завершилась, процессия тем же порядком вернулась в первую залу, а через полчаса все в своих костюмах отправились на парадный завтрак, в конце коего старинная круговая чаша обошла гостей. За завтраком следовал прием у супруги вице-канцлера в роскошных садах университета.

К вечеру Петр Ильич вернулся в Лондон, где давал обед нескольким новым друзьям, в числе коих был певец Удэн – чудный баритон, выступавший почти исключительно на концертных эстрадах. Пел он великолепно и пользовался в Англии колоссальным успехом.

На другой день Петр Ильич был уже в Париже. И только здесь, очутившись один, он немного пришел в себя. Теперь, когда все закончилось, было приятно вспомнить об успехе в Англии и необыкновенном радушии, с коим его всюду принимали. Там же он все время неистово терзался и мучился. Тем не менее Кембридж со своими колледжами, похожими на монастыри, своими особенностями в нравах и обычаях, сохранивших много средневекового, своими зданиями, напоминающими далекое прошлое, понравился ему.

В Париже, прячась ото всех и живя инкогнито, Петр Ильич замечательно отдохнул и даже начал тяготиться своей праздностью, так что несколько дней спустя покинул его с удовольствием.

***

Удивительно, но прелести Тироля, среди которых Петр Ильич жил не так давно в гостях у Софи Ментер, не доставили ему и половины того удовольствия, какие доставил вид бесконечной степи в Гранкино. Решительно, русская природа была ему гораздо милей, чем все хваленые красоты Европы. К тому же нынче здесь прошло немало дождей, отчего хлеб и травы стали удивительно хороши.

В поезде Петр Ильич узнал из газет о смерти Альбрехта. Хоть он и ожидал ее, знал, что болезнь неизлечима, все-таки поплакал о милом Карлуше. В недалеком будущем приходилось ожидать смерти Лели Апухтина, у которого была водяная, как у Кондратьева. Друзья уходили один за другим, но, как ни странно, этот факт не вызывал безграничной тоски, как бывало прежде – лишь легкую грусть.

В это время у Коли в Гранкино гостил Боб с приятелем Рудольфом Буксгевденом. Модеста с ними не было – он уехал пожить в Оптину пустынь. Петр Ильич появился во время чаепития, когда вся компания сидела на веранде с прелестным видом на колосящуюся степь. Молодежь встретила его радостными приветствиями и теплыми объятиями. Он с удовольствием отметил, что Боб загорел, имел здоровый и веселый вид.

Первым делом Петр Ильич спросил о Льве Васильевиче.

– Доволен и счастлив, – Боб пожал плечами. – Но знаешь, я все никак не привыкну, что Катя, которая старше меня всего на пару лет, теперь вместо маменьки. Да и не выглядит она хозяйкой дома – скорее гостящей родственницей.

– Неудивительно, – рассудительно заметил Петр Ильич. – Эта ситуация наверняка смущает ее не меньше, чем вас.

– Да, наверное, – Боб помолчал и с улыбкой добавил: – Но в целом она хорошо справляется.

Из этого снисходительного замечания Петр Ильич сделал вывод, что Катя проявила немало такта, стараясь завоевать симпатию пасынков. По-видимому, она станет хорошей спутницей для Левы.

Проведя две недели в компании племянника и закончив эскизы новой симфонии и фортепианного концерта, Петр Ильич уехал к Николаю в Уколово. Путешествие выдалось утомительное, ибо пришлось ехать восемьдесят верст на лошадях по жаре. Да и из Курска, чтобы не ждать поезда, он предпочел нанять коляску. Однако вокруг расстилалась настолько поразительно роскошная местность, что усталость забывалась.

Вместо Николая с Ольгой, которые уехали в Курск по делу, Петра Ильича встретил Модест. Он заметно похудел от поста в Оптиной пустыни, но своим пребыванием среди монахов остался доволен.