Музыка души

– Ты как всегда – концом портишь впечатление от предыдущих действий, – выразил Петр Ильич свои впечатления брату, когда они вернулись после спектакля в гостиницу. – Впрочем, пьеса хороша, и я предвижу ей большую будущность.

– Ох уж эти концы – мое проклятие, – слегка поморщившись, вздохнул Модест. – Я все понимаю, но ничего поделать не могу.

– Попробуй все-таки сократить кое-где.

Модест сразу же после спектакля вернулся в Петербург, а Петр Ильич задержался еще на несколько дней: Танеев пригласил прослушать новые произведения его ученика Сережи Рахманинова. Сюита-фантазия для двух фортепиано и фантазия для оркестра «Утес» понравились Петру Ильичу. Хваля после концерта смущенного, но довольного автора, он шутливо добавил:

– Чего только Сережа не написал за это лето! И поэму, и концерт, и сюиту! А я одну только симфонию!

Рахманинов окончательно смутился. Танеев же усмехнулся с выражением лица: «Уж можно подумать!»

Наконец, довольный своей несколько затянувшейся поездкой Петр Ильич вернулся в Клин, прибыв прямо к крестинам новорожденной дочки Алексея, которую нарекли Верой. Вот только мать почему-то на крестинах не присутствовала. На удивленный вопрос барина Алексей с тяжелым вздохом ответил:

– У Кати нашли ге-мо-фи-ли-ю, – он старательно выговорил по слогам мудреное слово, – и она едва не умерла, рожая. Давеча совсем было отчаялись в ее спасении. Но Бог миловал.

Петр Ильич огорченно покачал головой: что ж Алеше так не везет с женами – одна умерла, другая тяжело больна. Доктора велели Катю всячески беречь так, чтобы даже никаких звуков лишних в доме не было. Это придавало обстановке унылость. По той же причине затягивалась инструментовка концерта, ибо его требовалось проиграть, что из-за болезни Кати было невозможно.

Так уныло прошел сентябрь. А в октябре в Клин приехали виолончелисты и бывшие ученики Петра Ильича – Анатолий Брандуков и Юлий Поплавский. По его просьбе они привезли с собой виолончельный концерт Сен-Санса, которым ему предстояло в Петербурге дирижировать, а Брандукову – исполнять виолончельную партию.

Пока гости с интересом изучали его библиотеку – как литературную, так и музыкальную, – Петр Ильич просматривал концерт, после чего пригласил их ужинать. Разговор зашел о виртуозах, о требованиях к ним публики, между прочим коснулись скончавшегося недавно Гуно. Вспоминая начало своей музыкальной карьеры, Петр Ильич рассказал благоговейно внимавшим ему молодым людям историю своего первого гонорара:

– Учась в консерватории, я считался присяжным аккомпаниатором. В это время приехал в Петербург молодой скрипач Безекирский, известный теперь в Москве, и был приглашен играть на вечере у великой княгини Елены Павловны. На этом вечере я ему аккомпанировал и получил в подарок от Безекирского ноктюрн его сочинения. Представьте мой восторг на другой день, когда принесли пакет из канцелярии ее высочества и в нем двадцать рублей!

Время близилось к десяти вечера, и Петр Ильич заранее предвкушал сюрприз, который должен был непременно произвести впечатление на гостей. Клин спал, улеглась семья Алексея. В доме стояла тишина. И вот в этой тишине зазвучали чистые аккорды, разнеслись по дому удары в серебряные колокольчики. Брандуков с Поплавским заозирались, восхищенные и пораженные одновременно, ища источник звука. Петр Ильич довольно усмехнулся, указав на часы, стоявшие на каминной полке.

– Я купил эти часы в Праге, – рассказал он. – И был очарован их боем. Часовщик узнал меня и хотел их подарить. Но не мог же я принять такой дорогой подарок! Насилу уговорил его взять хотя бы стоимость материала и работы.

– Восхитительный звук, – произнес Брандуков. – Я бы тоже не пожалел на такие часы денег.

Поплавский согласно покивал.

– Что ж, не проиграть ли нам концерт? – предложил Петр Ильич, и оба с энтузиазмом согласились.

Поплавский аккомпанировал на рояле, Брандуков пел виолончельную партию, Петр Ильич, следя за ними, подыгрывал левой рукой партии духовых инструментов. Время до одиннадцати часов пролетело незаметно.

Он помог гостям устроиться в комнатах, удостоверился, есть ли у них все необходимое, и принес пледы и пальто – по ночам бывало довольно холодно. После чего, пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись.

Утром Петр Ильич встал первым. Он неторопливо попивал чай на балконе-фонарике, просматривая почту и прессу. Солнечные лучи играли в разноцветных стеклах, бросая блики на пол и на стол.

Сонные и слегка взъерошенные гости появились только к половине девятого, когда Петр Ильич допивал вторую чашку. Он улыбнулся, приглашая их присоединиться, и позвонил, чтобы Алексей принес еще приборов.

– Вы только послушайте, что мне пишут, – Петр Ильич выхватил одно из писем, когда гости устроились за столом. – «Уважаемый господин Чайковский, приглашаем Вас участвовать в концерте и были бы рады, если бы Вы захватили Антона Рубинштейна и… – он сделал театральную паузу и торжественно заключил: – Глинку».

Брандуков с Поплавским недоверчиво посмотрели на него.

– Вы шутите? – неуверенно спросил последний.