Музыка души

А перед праздниками, братец, очень я близко сошелся с писателем графом Толстым, и очень они мне понравились, и имею я теперь от них очень милое и дорогое для меня письмо. И слушали они, братец мой, первый квартет и во время анаданте ажно слезы проливали. И очень я, братец мой, этим горжусь и ты, братец мой [совершенно противуположный предыдущему тон горделивой презрительности], не забывайся, потому я ведь, братец ты мой, птица довольно важная. Ну, прощай, братец ты мой. Твой разгневанный брат

                                                                  П. Чайковский».

Ответ не замедлил прийти со всеми извинениями.

***

Последние лучи заходящего солнца освещали гравюру, изображавшую Людовика XVII, и портрет Антона Григорьевича, подаренный когда-то Петру Ильичу Марией Бонне – его соученицей по Петербургской консерватории. Дрожащее пламя свечи бросало блики на разложенные на столе бумаги. Москву за окном покрывало пушистое одеяло снега, от мороза на стекле расцветали узоры. Но здесь, в квартире было тепло и уютно.

– К вам гость, Петр Ильич.

Алеша бесцеремонно распахнул дверь, даже не потрудившись постучать. Мальчик вообще был довольно нахальным, но Петр Ильич прощал ему грубоватые манеры за услужливость и преданность. Стоило бы временами его осаживать, да Петр Ильич никогда не умел быть строгим с прислугой.

Он слегка раздраженно поднял голову от ученических задач – опять его отвлекают от работы! – и кивнул:

– Проси.

Стремительным шагом в комнату зашел Иосиф Котек, извинился:

– Прошу прощения, что отвлекаю, Петр Ильич, но у меня правда очень важное дело.

– А, Котек, проходите, – он невольно улыбнулся, тут же забыв про досаду.

На Иосифа невозможно было сердиться: симпатичный, добродушный, увлекающийся, одаренный музыкант и виртуозный скрипач. Он буквально только что закончил консерваторию и был одним из любимых учеников Петра Ильича. Особенно в Котеке подкупало его восторженное отношение к сочинениям учителя. Совершенно искреннее.

Он вольготно расположился в предложенном кресле, закинув ногу за ногу – Иосиф в любой ситуации умел устраиваться с максимальным удобством – и начал рассказывать:

– По протекции Николая Григорьевича я недавно устроился к одной богатой даме играть в ее домашнем оркестре. Зовут ее Надежда Филаретовна фон Мекк, она вдова известного железнодорожного деятеля. Так вот. Надежда Филаретовна – истинная меломанка, с прекрасным вкусом. И она благоговеет перед вашей музыкой, – Котек с хитрой улыбкой посмотрел на Петра Ильича, но тот только пожал плечами. – Узнав, что я знаком с вами, она умоляла меня передать ее просьбу. Ей хочется, чтобы вы сделали переложение для скрипки и фортепиано нескольких ваших произведений.

– Расскажите-ка поподробнее, что это за женщина, – полюбопытствовал Петр Ильич.

Котек с готовностью удовлетворил его просьбу:

– Надежда Филаретовна овдовела в январе нынешнего года. У нее одиннадцать детей, но с ней живут семеро – остальные уже взрослые и имеют свои семьи. Она обладает многомиллионным личным состоянием. В ведении дел ей помогает старший сын и брат. С тех пор как умер ее муж, Надежда Филаретовна не выезжает в свет, никого не видит, за исключением родных, живет отшельницей. Музыку она считает высочайшим искусством, готова слушать ее часами, собрала свой домашний оркестр, к слову сказать, из прекрасных музыкантов. Да и сама неплохо играет на фортепиано. А ваше имя в ее доме окружено прямо-таки культом. По-моему, она считает вас чуть ли не божеством.

Котек снова лукаво усмехнулся. Петр Ильич был польщен и тронут: он и не подозревал, что есть люди, которые настолько ценят его творчество.

– Передайте Надежде Филаретовне мою искреннюю благодарность за столь высокое обо мне мнение. Я непременно исполню ее просьбу.

Заказ фон Мекк был несложен, и Петр Ильич скоро закончил работу, получив в ответ восторженную благодарность и немалое вознаграждение. Честно говоря, оно далеко превышало ценность труда, но робкие возражения на этот счет Надежда Филаретовна решительно пресекла:

«Скажу только и прошу верить этому буквально, что с Вашею музыкой живется легче и приятнее».

Невероятно лестные слова отнимали всякую охоту спорить дальше, хотя Петр Ильич сильно подозревал, что вся история с переложением была затеяна исключительно для того, чтобы в деликатной форме дать ему денег, в которых он сильно нуждался. Однако сделано это было столь тактично, столь великодушно, что Петр Ильич с благодарностью принял протянутую руку помощи.