Музыка души

Беспокоила Петра Ильича старшая племянница Таня, которой уже исполнилось пятнадцать лет. Она превратилась в очаровательную и умную девушку, но, к сожалению, сильно избалованную не чаявшими в ней души родителями. Натура сильная и деятельная, она начала тяготиться тихой деревенской жизнью, заставляя мать бояться за ее будущность. Сочувствуя прежде всего сестре, Петр Ильич и сам задумывался о судьбе племянницы.

В конце ноября «Вакулу» наконец-то начали готовить к постановке. Во время репетиций автор еще больше укрепился во мнении, что на этот раз написал стоящую оперу. Да и все присутствовавшие на репетициях восторженно отзывались о ней. А щедрость дирекции в затратах на постановку вселяла уверенность в успехе. Задолго до дня первого представления все билеты были проданы, и в настроении слушателей господствовало благоприятное расположение к новому произведению.

Зал был переполнен, публика оживлена. Пришли все знаменитости музыкального мира, среди которых особо выделялся Антон Григорьевич Рубинштейн. Специально ради этого вечера из Москвы приехал Николай Григорьевич. В атмосфере чувствовалось нечто торжественное.

К сожалению, исполнители, при всех их достоинствах, плохо вписывались в роли: изящный Комиссаржевский был слишком джентльменом для кузнеца, иностранка Рааб – слишком салонна для крестьянки, Мельников – слишком грузен и мощен для юркого беса. Но это было единственным минусом, который полностью искупался талантом певцов.

Увертюра и первая сцена вызвали бурные аплодисменты, и Петр Ильич совсем ободрился, но… Все дальнейшее действие шло без малейших выражений удовольствия – опера явно не понравилась. Публика видела в ней нечто, может быть, и хорошее, но не то, чего ждала.

Модест принес нервничающему за кулисами Петру Ильичу неутешительные новости:

– Стоит мне войти в ложу, как оживленный разговор прерывается. Стараются заговорить со мной о посторонних вещах или утешить обещанием дальнейшего успеха.

Даже полонез – по мнению некоторых музыкантов лучшее место всей оперы, на успех которого рассчитывал и Петр Ильич – не расшевелил зрителей. Автора вызывали, но скорее из уважения к композитору, чем из любви к произведению. Часть зрителей и вовсе шикали.

«Вакула» торжественно провалился. И хотя второе представление прошло лучше, можно было с уверенностью сказать: опера вряд ли выдержит больше шести представлений.

Петр Ильич был сильно потрясен и обескуражен. Почему же столь любимое им детище, в успехе которого он не сомневался, не вызвало отклика у публики? Свалить вину на постановку или исполнение он не мог – и то и другое было безупречно. Оставалось признать, что виноват он сам. От радости и надежд Петр Ильич резко перешел к разочарованию и сомнениям в своих силах. Теперь ему казалась понятной реакция друзей, когда он впервые играл «Вакулу» у Николая Григорьевича: опера слишком загружена подробностями, слишком густо инструментована, слишком бедна голосовыми эффектами. Да и стиль совсем не оперный.

Однако он заблуждался в оценке успеха «Кузнеца Вакулы»: опера выдержала семнадцать представлений, на которых аплодировали уже гораздо больше, чем на премьере. Пресса особенно не хвалила, но и ругать – сильно не ругали. Все отнеслись к композитору с уважением, но его произведением по большей части остались недовольны.

Петр Ильич вернулся в Москву глубоко разочарованный. Однако вопреки горечи от неуспеха «Вакулы», энергия и вера в себя не поколебались в нем нисколько. Опечаленный судьбой любимого детища, страдающий от болей в желудке, он развернул в Москве бурную деятельность. Задумал новую оперу на сюжет «Отелло», написал «Вариации на тему рококо» для виолончели, начал переговоры насчет концерта в Париже, составленного исключительного из его сочинений.

К «Отелло» он, правда, некоторое время спустя охладел, а концерт в Париже так и не состоялся – в основном из-за финансовых проблем: Петр Ильич так и не смог достать необходимую для такого предприятия сумму.

***

В декабре в Москву приезжал граф Лев Николаевич Толстой. Еще совсем юношей, с первого появления в печати произведений Толстого Петр Ильич полюбил этого писателя до такой степени, что тот представлялся ему не человеком, а полубогом. В особенности он восхищался повестями «Детство и отрочество», «Казаки» и романом «Война и мир».

Петру Ильичу страстно хотелось познакомиться с Толстым, узнать не только писателя, но и человека, и он просил Рубинштейна устроить в консерватории музыкальный вечер исключительно для Льва Николаевича. В течение этого вечера Петр Ильич издалека с трепетом наблюдал за реакцией писателя. Высокий, мощного телосложения, с окладистой бородой и пронзительными голубыми глазами Толстой казался титаном. Он слушал исключительно внимательно и с видимым удовольствием, а когда играли анданте из Первого квартета, разрыдался при всех. Петр Ильич почти не верил своим глазам и был тронут до глубины души. Неужели это его произведение произвело такое впечатление на великого человека? Никогда в жизни он еще не чувствовал себя столь польщенным.