Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Вера в иллюзию собственности-как-уверенности и претензии на приобретение еще большего объема собственности во многом напоминают очарованность идеей среднего класса и сожаление о его сокращении. Как правило, подразумеваемые и тем, и другим представления о независимой социальной мобильности подпитывают те же самые усилия. На попытки снизить цену вещей, составляющих стоимость жизни, тратится слишком много общественных и политических усилий. Растущие цены на жилье, дипломы и страхование делают их менее доступными для все больших групп населения. «Соответствовать» становится все сложнее и дороже: жизненный уровень, которым люди располагали лишь поколение назад, для нынешнего поколения становится недоступным[43]. Отдельные представители правой части политического спектра реагируют на это, требуя обеспечить кредитные ресурсы, которые помогут «достойным» трудящимся приобрести подобные вещи, одновременно исключая некредитоспособных. Реакция же некоторых представителей левого фланга заключается в призыве к мерам государственной защиты, которые помогут гораздо большему количеству людей достичь минимально необходимых условий для приобретения собственности и удержаться на этом уровне. Вне зависимости от наших политических склонностей мы упорно возвращаемся к собственности и воплощаемой ею ценности – до тех самых пор, пока, так сказать, не остаемся у разбитого корыта в виде дома, который стоит меньше, чем наш долг за него по ипотечному кредиту, пенсии, которая обрекает нас на бедность в старости, или диплома, который неспособен обеспечить нам достойную работу. Ценность пребывает там, где накопление без нашего ведома экспериментирует с нашими инвестициями и их вместилищами, пока мы устремляемся вперед, завороженные скромным обаянием собственности.

Одним из побочных эффектов нестабильной ценности собственности является всплеск потребления для демонстрации собственного статуса (conspicuous consumption). В целом потребление и владение собственностью движутся в противоположных направлениях. Большинство людей могут позволить себе дорогую собственность наподобие жилья, пенсии или академической степени лишь благодаря экономии или обслуживанию кредита за счет трат в настоящем. Поэтому приобретение эффектных вещей ради того, чтобы выделиться из толпы, обычно не является характерным для среднего класса поведением и гораздо чаще ассоциируется со сравнительно преуспевающими представителями групп с низкими доходами. Те, кто обладает небольшим состоянием, понятное дело, имеют более значительную потребность сигнализировать о своем относительном успехе при помощи материальных предметов[44]. Однако ситуация меняется, как только жизнь тех, кто отождествляет себя со средними классами, наполняется прекарностью. Рэчел Хейман в своем этнографическом исследовании жителей американских пригородов обнаруживает, что испытываемая ими неуверенность оборачивается показной демонстрацией городских внедорожников, первоклассного спортивного снаряжения, все более просторных домов и завораживающего архитектурного декора[45]. Хрупкость успеха этих людей оттеняет агрессивную борьбу за то, чтобы произвести внешнее впечатление.

Критики собственности иногда предупреждают о социальных и экономических издержках ее концентрации в руках немногих людей, призывая к ее равному распределению. Недавним примером такого подхода является книга Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке»[46]. Пикетти пишет о том, каким образом почти в каждый момент истории современного капитализма, за исключением послевоенных десятилетий, доходы от собственности превосходили уровень экономического роста, косвенным отражением чего становился уровень заработных плат[47]. Одним словом, собственность традиционно была источником большей финансовой ценности, чем труд. Люди, не имеющие собственности, платят более высокие ренты и одновременно в целом получают меньше денег от труда, чем люди схожего социального положения, у которых есть собственность. Им сложнее улучшить перспективы своего будущего, тогда как владельцы собственности могут сберегать и передавать по наследству своим детям те ресурсы, которые позволят им приобрести еще больше. Следовательно, богатство начинает концентрироваться в кругу привилегированных, а для общества это оборачивается неравенством и застоем. В условиях ограниченного доступа к собственности и тем возможностям, которые она предоставляет для восходящей мобильности, предприниматели превращаются в собирателей рентных доходов, большинство людей лишаются способов для инвестирования, а экономика растет черепашьим темпом.