Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Разоблачение неравенства у Пикетти, наряду с его предложением облагать собственность налогами, было поддержано и внимательно изучено многими. Гораздо меньше внимания было уделено одному специфическому направлению его аргументации – нарастающей волатильности ценности собственности. Пикетти обращается к написанным в XIX веке романам Оноре де Бальзака и Джейн Остин, чтобы показать, почему в рентных обществах имело смысл пренебрежительно относиться к труду и стремиться к собственности, которую можно было унаследовать или приобрести через брак. Собственность, приносившая гораздо больше, чем любые трудовые доходы, служила залогом состоятельности для повернутых на замужестве героинь этих романов. В те времена, когда не существовало инфляции, ценность собственности тоже была достаточно стабильной для того, чтобы генерировать постоянные доходы. Романисты XIX века приводили цены на отдельные вещи, предполагая, что они останутся неизменными на протяжении поколений. Сегодня собственность снова сконцентрирована и более прибыльна, но, в отличие от XIХ века, для нее характерны динамичность и волатильность. Кучи банкнот, скорее всего, исчезнут у вас из-под носа, если ими не управлять и не реинвестировать их. Пикетти подчеркивает значимость этой волатильности, но тут же не упускает ее из виду, утверждая, что люди с крупными состояниями диверсифицируют свои активы, чтобы застраховаться от рисков. Возможно, так и есть, однако собственность, которой владеет подавляющее большинство трудящихся, остается относительно негибкой и недиверсифицированной. Она настолько уязвима для колебаний ценности, что больше не обеспечивает гарантий.

Позиция Пикетти симптоматична для преобладающего акцента на неравенстве, проистекающем из неравномерного обладания собственностью. Исследователи, которые рассматривают социальные последствия того, чем владеют люди и как много у них собственности, исходят из допущения, что чем выше цена этих активов, тем меньшему количеству людей они могут принести выгоду. Однако эти авторы даже близко не уделяют того же внимания рассмотрению предпосылок ценности собственности. Речь не идет о том, что неравенство не имеет значения или что оно не выросло: совершенно определенно, что оно значимо и явно увеличилось. Но по меньшей мере в США проявляется одна тенденция, которая, пожалуй, распространяется и в других экономиках: в последние два десятилетия рост и падение доходов происходили гораздо более резко[48]. Нестабильность доходов, включая поступления в виде рент и доходов от собственности, заставляет более пристально рассмотреть взаимоотношение собственности и накопления.

Обеспокоенность имущественным неравенством иногда порождает гнев в адрес богатых элит, но протесты и реформы, которые сосредоточены исключительно на распределении богатства без изменения условий его производства и воспроизводства, могут привести лишь к ограниченным результатам. Для тех из нас, кто тратит не так много времени на попытки трансформировать общество как на планирование нашего будущего и заботу о наших близких, предельное осознание неравенства и его последствий стимулирует три модели поведения. Это либо эгоистичное инвестирование в поддержание собственности на плаву, даже когда наши усилия контрпродуктивны, либо социальное инвестирование, направленное на увеличение ценности нашей общей собственности, даже когда формируемые ею личные связи целеориентированы и непрочны, либо погоня за рентами, которые позволят подольше сохранить наши преимущества перед другими и предотвратят ухудшение нашего положения в сравнении с ними, даже когда это усиливает конкурентное давление на те вещи, к которым все мы стремимся, и в любом случае не обеспечивает нам особенной уверенности.

Цену всего, чем мы полностью или частично владеем, теперь определяют финансовые рынки, причем гораздо менее очевидным образом, чем раньше. Банки дробят собственность на мелкие части в виде ипотечных платежей за наше жилье, упаковывая их для продажи в качестве сегментированных инвестиционных продуктов. Институциональные инвесторы, такие как страховые компании, пенсионные фонды, паевые инвестиционные фонды и частные инвестиционные фирмы, собирают наши накопления и инвестируют их в эти продукты, а также в другие предприятия. Тем самым они привязывают к ним наши интересы, порождая массовое инвестирование, которое укрепляет господство финансов[49]. Мы становимся не владельцами собственности в традиционном смысле, а акционерами экономики в целом – либо в буквальном смысле, если мы обладаем портфелями, состоящими из акций компаний и прав требования по связанным доходам, либо косвенно, посредством нашего ипотечного жилья и инвестированных накоплений. То, чем мы обладаем как мелкие собственники, начинает зависеть от таких вещей, как прибыли корпораций и более высокие проценты по остаткам на счетах.