Читаем Мы отрываемся от земли полностью

А я даже не знаю, как объяснить, но только я люблю наблюдать за людьми, рассматривать их, незаметно. Иногда мне легко даются разговоры… я могу разговаривать. Но спустя какое-то небольшое время мне мучительно захочется туда, где никого нет. То есть я неверно выразилась… Туда, где не придется взаимодействовать. Где я смогу просто быть одна. Просто быть. И тут совпадаем!.. Была бы моя воля, ни за что не работал бы в коллективе.

А отдел изоизданий – это, посмотрите, прямо символично: фонд изображений в хранилище слов как своего рода маргиналия. В точности рисунки Жуковского. И Блейк ведь своей графике придавал второстепенное, иллюстративное значение. Получается, у меня внутри библиотеки не такая уж, между прочим, и крохотная пинакотека. Но ритм здесь по сравнению с музеем замедленный. Скоро десять лет… И, если Бог даст, никуда отсюда не уйду.

Он успел поработать на трех телеканалах и еще одной радиостанции. Увы, у него так и не сформировался необходимый для звукорежиссера – как уверено руководство студии и редакторы эфира – навык приспособления и сговорчивости. Никакой охотой к перемене мест он не страдает – только тяжелой аллергией на самодуров, халтурщиков и ничтожеств. На радио, где он вот уже полтора года, хотя бы контент не столь чудовищный, что же касается трех вышеназванных категорий, то они везде представлены в более-менее одинаковой пропорции.

Когда он называет свою профессию, люди, как правило, оживляются: не специалист по HR – уже романтика, ветер дальних морей, почти «Остров сокровищ». Но я не мечтал работать со звуком. То есть не мечтал работать с ним в прямом, техническом смысле. Я еще в начальных классах сам открыл поэзию Серебряного века, причем никто мне книжку в руки не совал, да и книжек почти не было;

нет, я добрался как-то до ксерокопий, которые к родителям иногда попадали. Родители у меня физики, на физфаке МГУ и познакомились, отец до сих пор возглавляет лабораторию в ФИАН. Я рано понял, что из всего, что можно читать, мне ничего почти что не интересно, кроме стихов. И ладно бы я сам сочинял – на это, думаю, смотрели бы даже одобрительно, во всяком случае, снисходительно. Нет, сочинять мне было слаббо, но безумно тянуло в них ковыряться, думать о них, сравнивать, узнавать все, что только можно. Это мама уже с трудом понимала – отец ушел, когда мне было девять, у него в новой семье сразу родился сын… Одним словом, когда учительница русского и литературы сказала мне, что я должен поступать на филфак, а я донес это до мамы, реакция последовала в виде перевода меня в математическую школу. Но я уже вбил себе в голову филфак и пошел бы до конца, если бы в новой школе не сдружился с одним парнем, который увлекался музыкальной электроникой, экспериментами со звуком; он и меня втравил, и вместе мы пробовали придать этому делу практическое направление, но он все время твердил, что нам не хватает теории. Он собирался после школы в физтех, углубленно изучать акустику. И тут меня, как говорится, наверное, у вас, у верующих, бес попутал. Хотя, помню, внутри словно факел загорелся: прежнее отбросить, собственная мечта о филологии меня уже как-то утомила, кровь из меня выпила… Потом, этот мой друг, он уже тогда был харизматик, основательно меня подмял, я за ним таскался как нитка за иголкой. Ну и потащился в физтех. В итоге он, как человек, знающий, чего хочет, быстро разобрался, что теоретическая акустика ему ни к чему, и после первого курса свалил. Узнал, что в Германии есть какая-то школа электронной музыки, куда без знания нотной грамоты берут, написал им, его зачислили, и он уехал. А меня затянуло, ну и доучился. Специализироваться стал по музыкальной акустике. Научная стезя меня, понятно, не влекла, а работать было надо – диплом дописывал женатым человеком. Поступил заочно в Институт телевидения и радиовещания на звукорежиссуру, благо писать и обрабатывать звук уже пробовал – спасибо упомянутому другу.

Почему не бросил все это и не подался на филфак, не получил второе высшее? Ну, косвенно я уже ответил: семья. Обоим по двадцать один. Она – из Орехова-Зуева, отца нет, у матери еще младшая дочь, плюс моей мамы учительская зарплата…

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая проза

Большие и маленькие
Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке?Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…

Денис Николаевич Гуцко , Михаил Сергеевич Максимов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Записки гробокопателя
Записки гробокопателя

Несколько слов об авторе:Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.Несколько слов о книге:Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек». Военная цензура дважды запрещала ее публикацию, рассыпала уже готовый набор. Эта повесть также построена на автобиографическом материале. Герой новой повести С.Каледина «Тахана мерказит», мастер на все руки Петр Иванович Васин волею судеб оказывается на «земле обетованной». Поначалу ему, мужику из российской глубинки, в Израиле кажется чуждым все — и люди, и отношения между ними. Но «наш человек» нигде не пропадет, и скоро Петр Иванович обзавелся массой любопытных знакомых, стал всем нужен, всем полезен.

Сергей Евгеньевич Каледин , Сергей Каледин

Проза / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги