Мы-Погодаевские

Я приходил в ПОХ смотреть на дикого зверя, страшного даж своей смерти, и, конечно, жалел, что в своей «заячьей страсти» упустил возможность отличиться крупно, дрогнув от слабого знания волчьих привычек и особенностей.

Еще несколько раз сходил на охоту к этой лесоферме в надеже, что вдруг еще какой-нибудь «инвалид» соблазнится дешевой, но сытной «столовой», только не везло. И я успокаивал себя тем, что на следующую осень снова буду охотиться на зайцев по пороше, не допуская, когда снег станет глубоким и зайцы изменят тактику.

Первый успех

Приехали мы с приятелем в Качинский бор, подготовленный лесоводчиками под зону затопления Усть-Илимским водохранилищем. Конечно, отнеслись они к своей работе весьма легковесно, если не сказать, преступно. Везде высились отдельные деревья и даже целые «рощи»; разумеется, остались нетронутыми чащи, возвышались кучи хлама и брошенные штабеля древесины.

Место было ровное, если не считать нечастых и некрутых подъемов и спусков, пересекали его лесовозные дороги, выровненные дождями (песок кругом), избавленные от глубокой колеи, когда-то пробитой колесами мощных машин. Теперь же шагать по такой дороге — одно удовольствие. Прилетали в бор и таежного ручья Винокура глухари, привыкшие испокон века клевать в нем вишневые ягоды брусники, так аппетитно выглядывающие из-под первого, мелкого еще снега. Тяжелые птицы бродили по бору, как бараны на поскотине, но не подпускали человека и на двести метров.

Мы с приятелем решили перехитрить осторожных глухарей, придумали хитрость и часам к девяти утра приехали на мотоцикле с коляской к месту охоты. наспех изобразили «лошадь» из холстины, наброшенной вдоль вытянутых рук, положенных на плечи впереди идущего приятеля, и пошли ни шатко ни валко к пасущимся глухарям, поначалу отнесшихся к нашей карикатурной «лошади» с некоторым пренебрежением, но затем, обеспокоенные странным животным, они взлетели на деревья и стали изучающее разглядывать «произведение искусства». Потом, явно оскорбленные грубой подделкой, снялись с верхушек сосен и улетели в темный Винокур.

Наш великолепный план лопнул, и мы остались без работы, потому что делать в этом бору было нечего, если не продолжать незаконченную халатными лесоводчиками работу по очистке дна будущего водоема, но это нам «не улыбалось» ни с каких сторон, если рассматривать дело не шутя.

Вернулись с позором к мотоциклу, зашли в брошенную лосоводчиками будку, растопили печурку, поставили чай, благо Илим был рядом. После завтрака приятель решил, что глухари появятся на вечернюю кормежку часам к четырем дня, и решил скоротать невольный досуг во сне, который, кстати, очень любил. Я же, не любитель подобного «развлечения», отправился бродить по лесу, не зная зачем, но не изнывать же от безделья в затхлой будке.

Погода стояла пасмурная, тихая, где-то ближе к рассвету выпала легкая пороша, и все на полу светилось ровным белым покровом, умиротворяя душу, наполняя ее милым торжеством. И даже покалеченный, изуродованный бор не омрачал светлой, какой-то желанной грусти, легкой созерцательности и дивного очарования, исходящего, казалось, отовсюду: с ровного серого неба, от серо-голубого хребта, виднеющегося перед глазами, от этих отдельных сосен, от зеленых чащ и даже от брошенных штабелей, тоскливо изнывающих под легким одеяльцем пороши.

Заблудиться я не боялся, но не потому, что лес был испещрен дорогами (это могло сбить с толку), а потому что на севере высилась Качинская сопка, конусообразная, близкая, поэтому не взятая синевой. Это она дала название бору. Она поражала первозданной нетронутостью, хотя под ее подошвой еще оставались пустые дома красивой деревни Качиной в ожидании печальной своей участи сжигания. иногда, если посмотреть в бинокль, можно было видеть сидящих на воротах глухарей. Нет, не ворон, именно глухарей! Как быстро дичь отвыкает от человека, который перестает ей угрожать…

Я шел по дороге и от нечего делать размышлял над зигзагами судьбы. «Вот, — думал я, — умирают люди, дохнут животные, сгорают деревни, но чтобы умирали реки? Такое возможно только в наш, не очень умный век. Зачем, — жалел я, — вмешиваться в мудрое течение природных явлений? Ведь заменили же водяные мельницы на речках дизельными… Так может случиться и с ГЭСами, когда найдется более выгодный источник энергии. Ну хорошо, взорвут плотину, спустят воду, а что останется на дне вместо бывших лесов, лугов, пашен? Слой ила или что?» Конечно, можно было развивать эту, нравящуюся, точнее, не нравящуюся мне тему, но я увидел на дороге след зайца, да такой отчетливый, что казалось, от него еще пар шел. Я махнул рукой и прошел мимо, продолжая развивать «распутинскую» (в будущем, понятно) проблему, правда, уже не так взволнованно, потому что внутри меня произошел некоторый сдвиг к окружающей действительности. Я еще не догадывался, что причиной этому послужил заячий след, но уже начинал осознавать, что, пожалуй, можно было бы и поторопить, применить знания, полученные из календаря, на практике.