Мы сделаны из звёзд

Наша первая встреча жила в моей памяти размытым пятном и запутанным клубком ниток для вязания. Она словно взялась из ниоткуда. Я помню ее джинсовые комбинезоны с огромными карманами на груди, в которые она клала пластинки клубничной жвачки. Ее кеды на липучках со светящимися подошвами, коротко стриженные волосы и бейсболку, надетую задом наперед. Я могу воспроизвести каждую ее веснушку, царапину, выпавший молочный зуб — всю ее до мельчайших подробностей, но не могу сказать, как именно я стал так сильно от нее зависим.

Уже в первом классе, маленькая, костлявая и задиристая, она обожала играть в игры. В гляделки, догонялки, «слабо», в испытывание моего терпения. Она была королевой игр. И ей было плевать, что я не хотел составлять ей в них компанию.

— Отстань! — возмущалась семилетняя версия меня, когда она снова таращилась на меня во все глаза, не моргая.

Она лишь выпучила глаза еще больше, совершенно меня испугав.

— Чего тебе надо?

— Можешь съесть лимон целиком, не щурясь? — спросила она.

— Не могу. — процедил я.

— Волосы у тебя совсем девчачьи. — она рассмеялась, резко дергая меня за прядь челки, отчего я зашипел от боли. — Терпеть не могу белобрысых.

Она была повсюду. Упорная, неугомонная, вечно корчащая рожицы. Я никогда не знал, чего от нее ожидать — один день она толкалась, дергала за волосы, мерила мои очки, обзывала дохляком и девчонкой, заставляла быть «водой» в догонялках, в другой — она была тихой и незаметной и даже не воровала конфеты со стола нашей учительницы, миссис Гарнер. В такие дни она разрешала мне плести у нее на голове маленькие косички и рисовать утконосов у себя на руках.

Когда она действовала мне на нервы всеми возможными способами, мне казалось, что я ее ненавидел, а когда заступалась за меня перед хулиганами, которые дразнили меня за очки и дырки на коленках, я был от нее без ума.

— И запомните, бить его могу только я, понятно? — с угрозой обращалась она к нашим одноклассникам, которые уже пятились от нее в страхе.

Тогда я научился принимать ее закидоны. Позже мне начала нравиться ее игра.

В ней жили два человека — вредная, вечно указывающая мне, что делать, девчонка и верный друг, всегда готовый прийти мне на помощь.

Она лазала по деревьям, умела приманивать белок так, что они ели соленые крекеры у нее с рук. В один момент она могла ударить меня деревянной веткой по лбу, в другой — обнять или схватить за руку и побежать вперед. Я и не заметил, как мы стали незаменимыми частями друг друга — играли на заднем дворе моего дома, собирали пазлы, играли в видеоигры, вместе ночевали в палатках.

Мы пережили с ней так много, пока мир не решил, что этого будет достаточно.

Потому что теперь я терял ее.

Потому что она едва выжила после той чертовой аварии на трассе Гринроуз, и уже полторы недели пребывала в глубокой коме, отчаянно сражаясь за жизнь.

Ей построили алтарь. Она еще даже не умерла, а посреди школы уже стояло это уродливое бледно-розовое сооружение, действующее мне на нервы. Серьезно, откуда у всех эта чертова одержимость алтарями? Люди, которые ее даже не знали, оставляли бесполезные побрякушки, писали открытки и бросали сочувствующие взгляды на ее вывешенные повсюду фотографии. Я уверен, будь Ли здесь, то давно бы уже достала перочинный ножик, вспорола брюхи всем оставленным плюшевым медвежатам и развесила их бренные остатки по холлу в качестве предупреждения.

В школе я продержался два с половиной дня, а затем вышел из кабинета посреди урока истории и уехал домой.Просто заперся в комнате и пытался существовать. Без людей вокруг казалось проще пережить весь этот кошмар.

Четвертого мая мы с Ли первый раз за десять лет не смотрели «Звездные войны» вместе. Это даже выводило меня из себя. Она говорила, что даже смерть не заставит ее проигнорировать нашу святую традицию говорить заученные реплики вперед персонажей.

Сердце — сплошные осколки. Я больше не чувствовал себя целым. Меня словно рядом Тейлора разложили на бесконечное множество степенных функций. Жизнь медленно отрывала от меня по кусочку, и я замечал, что это волнует меня все меньше.

День за днем я смотрел на дверь, все ждал, когда же она наконец войдет, поправит на себе бейсболку, весело сморщит нос, вытребует у меня сигарету и закурит в форточку, в процессе жалуясь на чертову сетку от комаров.

Но никто не приходил. А я не мог заставить себя прекратить ждать, хоть и прекрасно знал, где она.

Навещать ее в больнице было настоящей пыткой.

— Что ты делаешь? — спросил я у Пита, возящегося с магнитофоном. Друг примчался из Питтсбурга первым же рейсом, как только узнал о случившемся.

— Ставлю музыку под настроение. — он нажал на «play», и палату тут же начала разъедать мелодия одной из песен Тейлор Свифт.

— Господи, выключи это дерьмо, — сморщился Дэнни.

— Только если она поднимется и сама заставит меня это сделать, — усмехнулся Пит.

Хотя ему, на самом деле, было вовсе не до смеха. Никому из нас не было. Все мы выглядели едва ли лучше Ли, сопящей в кислородную маску на больничной койке. Мы так отчаянно пытались скрыть то, что мы сломаны.