Мы сделаны из звёзд

— Когда у тебя обратный рейс? – требовательно спросил он у меня.

— Я его уже пропустил.

— Где твой отель?

— Вот мой отель. – я указал на каменные ступеньки и пустой стаканчик из-под кофе. – Пятизвездочный люкс.

Прескот закатил глаза.

— Чего ты ждешь?

— Кротовую нору, профессор. – ответил я.

— Если не уберешься отсюда через пять минут, я вызову полицию. – с этими словами Прескот зашел в здание, начинающее наполняться студентами.

Я, естественно, никуда не убрался. Но и наряд полиции не спешил появляться из-за угла, чтобы забрать меня в участок. Вместо этого только обострялась моя нервозность и беспокойствие, и тысячи вопросов табунами лихорадочно скакали в голове.

Кротовая нора. Это единственное, что спасет меня.

— Ну и что за чертовщина – эта твоя кротовая нора? – профессор Прексот не выдержал и уселся на лестнице вместе со мной под конец своего рабочего дня.

Меня к этому времени прохожие уже считали местным дурачком, и голуби не боялись из-за того, что я вечно сижу на одном месте. Спина ужасно болела, а на заднице и позвонках до конца жизни останутся горизонтальные следы от каменного лестничного пролета.

— Рад, что вы спросили.

— Не скалься. Ты уже у меня в печенках сидишь.

— В Нью-Йорке много красивых мостов, профессор, — начал рассказывать я, — но ни один из них я не полюблю так, как тот, что построили Энштейн и Натан Розен(*). Куинсборо может помочь добраться до Манхэттена, только и всего, но мост Энштейна проводит нить между целыми Вселенными. — я говорил, а Прескот, кажется, заинтересованно слушал. — Так заведено, что всегда существуют две отдельные внешние и внутренние области пространства и времени, которые находятся в миллионах световых галактик друг от друга. И есть теория, что между ними проходит тоннель, так называемая «кротовая нора», с помощью которой можно экстраполировать некоторые частицы во все эти области. Вы ведь далеки от прикладных наук, не так ли, сэр? И все же есть одна из вещь, за которую можно любить науку. — я наконец бросил взгляд на профессора, который сидел с заинтересованным видом. — Четыре века назад люди могли держать науку в руках, наблюдать ее невооруженным глазом, а сегодня она настолько велика и необъятна, что обхватывает каждый уголок Вселенной. И этим она даёт надежду. То, чего по жизни мне частенько не хватает. Я верю в теорему кротовых нор, в ее реализацию. В мире иногда происходят невероятные, необъяснимые вещи, профессор. Всегда будут феномены, явления и...люди, невероятные люди. Как только я найду эту кротовую нору, я прыгну в нее, не раздумывая. Мироздание редко расщедривается на одолжения. И все-таки правильный человек в правильном месте и в правильное время, стоя на краю одной Вселенной...может увидеть свет из другой.

Прескот минуту сидел молча. Затем тяжко вздохнул, пальцами потирая переносицу под оправой очков.

— Это самая нелепая чушь, которую я когда-либо слышал. – заявил он.

— Лапша? – догадался я.

— Именно.

— Ну... — я потупил взгляд. — Лапша-то отменная, согласитесь. Это лучшее, что у меня есть. Паста тортеллини из самого дорогого итальянского ресторана на свете.

Не сказав ни слова, Прескот поднялся со своего места и ушел, не оборачиваясь. Мой единственный козырь в рукаве оказался акцией обанкротившейся компании, которой можно разве что подтереться. Со злости я перевернул стоящий рядом мусорный бак.

Мой телефон разрядился, сигареты закончились. Когда я подумал, что все уже настолько плохо, насколько только может быть, начался дождь. Я промок до нитки, полагая, что это все какая-то небесная карма, третьесортная шутка кучки святых, которых я всю жизнь ни во что не ставил.

Я засмеялся себе под нос, понимая, что схожу с ума. Сижу под гадким дождем в городе, который должен был стать нашим с Ли спасением, но оказался той еще выгребной ямой, в которой нас зальют бетоном и проедутся сверху асфальтоукладчиком. Без сил я повалился на мокрые ступеньки и решил, что хуже не станет, если я на пару секунд прикрою глаза. Если всего лишь пару секунд вместо неимоверной боли будет только ночь и тишина.

— Кайл? – меня усиленно трясли за плечо. – Очнись, Кайл! Ты в порядке?

Слепящее утреннее солнце закрыло собой встревоженное лицо профессора Прескота, который склонился надо мной, как стервятник над падалью.

Голова раскалывалась, преодолевая ломящую боль в каждом суставе и сухожилии, я сел и устало прорипел что-то непонятное.

— За какие грехи вы пришли по мою душу, мистер Андерсон?

Мои контактные линзы перестали работать, я щурился, но все равно вместо Прескота видел только его расплывчатый силуэт.

— Вы соврали. – проговорил я в то место, где распознавал смазанное пятно его тучной фигуры. — У вас есть дети. Трое, вообще-то. Все выпускники Беркли. Их фотографии на самом видном месте в холле.

Прескот выпрямился надо мной и вздохнул. Видимо, он уже понял, что избавится от меня, только если расчленит и закопает в лесу.

— И сердце у вас есть, — не унимался я. — Не зря же вы для его стимуляции принимаете таблетки. Они у вас торчат из правого кармана, я в кабинете рассмотрел корешок.