Мы умели верить

– Я не стану увольнять тебя! – сказал Билл.

– Я раньше сам напишу заявление.

Он словно выблевывал из себя все плохое, и ему казалось, что это пойдет на пользу не только галерее, но и всей вселенной.

– Даже если судебное дело окажется фарсом, ты не получишь финансирования, пока это будет тянуться. Ты не можешь просить совет…

– Йель, – сказал Билл.

Но он уже просветлел.

– Просто позвони ему – и посмотришь, что получится.

Плечи Билла поникли. Он поднял глаза к потолку, прикрыл рот рукой.

– Ты знаешь, – сказал он, – если дойдет до этого, я напишу тебе чертовски мощное рекомендательное письмо.

И хотя Йель сам этого просил, согласие Билла было подобно пуле в живот.

– Звони прямо сейчас, – сказал он. – Я подожду у себя в кабинете.

Йель выдвинул верхний ящик стола. Там валялись не меньше полусотни шариковых ручек, большая часть которых досталась ему вместе с этим столом. Он взял одну и нацарапал линию у себя в блокноте. Ручка не сразу расписалась. Он поставил ее в пустую кружку у левой руки, затем забыл, что делал, и заморгал. Затем вспомнил и схватил следующую ручку, и попробовал расписать ее, но тщетно, и бросил ее в мусорное ведро, куда она упала с громким стуком. Следующие две оказались засохшими, третья загустела, четвертая была в порядке. Он проверил все ручки. Двенадцать оказались в порядке. Две с логотипом Северо-Западного, несколько простых «биков», пара модных со стираемыми чернилами, несколько дешевых, с рекламой страховых компаний. Во всяком случае, Йелю показалось, что об этом сообщали надписи на них; он не мог как следует разобрать слова.

Когда через десять минут вошел Билл, Йель уже понял по его лицу – болезненный, беспокойный взгляд, не вполне скрывавший его облегчение – что его план удался.

– Я думаю, это сработает, – сказал он. – То есть твоя… твоя идея. Я ему сказал. Для него это все вопрос эго.

– Я знаю.

– Ты гений, Йель. Ты это понимаешь? И теперь проблема в том, что я лишился моего гения. Вот так вышла история, да? Он сказал, что почувствовал, что к нему прислушиваются, а потом стал распространяться о чем-то, связанном с музыкальной школой. Посмотрим, что из этого выйдет. Может, нам удастся… может, он переключится на что-то другое и мы сможем переиграть все это.

– Нет, – Йель услышал собственный монотонный голос с поразительной ясностью, словно в записи, сделанной им много лет назад. – Если это сработает, давай не будем ничего мутить.

– Сперва я хочу, чтобы ты закончил свой проект. Мы не можем оставить это так. Йель, я хочу сказать, что…

– Если ты сможешь продержать меня до следующей недели, – сказал Йель, – я поеду в Висконсин.

– Да! Фантастика! И возьми Романа!

Билл сказал это так, словно Роман был утешительным призом. Уходя, он с показным старанием закрыл дверь беззвучно.

Йель взглянул на свой степлер и родолекс[120], и остановился на последнем. Он взял его и со всей силы запустил в стену.

В следующий вторник Йель арендовал самую дорогую машину, какую смог, красный «Сааб-900», и купил закуски по своей университетской кредитке. Он подобрал Романа у его квартиры на Хинман-авеню – он позаботился, чтобы у Романа была возможность отказаться, но Роман захотел поехать с ним – и они помчались по прибрежному шоссе за Фионой.

Фиона поехала, чтобы смягчить вопрос с Дэброй. Они не были близки, но Фиона позвонила Дэбре и сообщила, что Йеля уволили, доходчиво дав ей понять, что виновата в этом именно она. Она сказала Дэбре, что Йель хочет попрощаться с Норой и что сама она хочет увидеться с Норой, и Дэбра может звонить своему отцу или даже вызывать полицию, но они все равно приедут.

– Последняя часть, пожалуй, была излишней, – сказала Фиона, – но я уже все отрепетировала, так что не удержалась.

Йель решил, что присутствие Фионы придаст уверенности и Роману; она будет приятным буфером. К тому же Фиона не виделась с Норой после той свадьбы, когда она впервые рассказала ей о Йеле и галерее. Йель без малейших угрызений совести забронировал третью комнату в отеле за счет Северо-Западного; он посчитал это личным подарком от Чака Донована.

Весь прошлый день Йель обзванивал спонсоров, подбирая свои хвосты. Отчасти это было его обычной работой, но кроме того он укреплял свои связи. Если он устроится в другой музей через три месяца, ему будет легче их опять обзвонить.

В те выходные он обновил свое резюме и сделал несколько пробных звонков старым коллегам по Художественному институту. Один из них теперь работал в Музее современного искусства. И были еще другие города, помимо Чикаго. Впервые за целую вечность Йель был волен жить и работать в любом городе. Нью-Йорк, Монреаль, Париж, Рим. Он пытался смотреть на свою ситуацию под таким углом, фокусироваться на подарках, что судьба преподнесла ему: жизнь, здоровье, свободу перемещаться по планете.