Мы умели верить

Она взглянула на него скептически, но вышла в прихожую и на маленькую лестничную площадку, откуда было видно улицу через стеклянную дверь. У нее побаливал живот. У нее побаливала голова.

Мимо прошел темноволосый мужчина в синем пальто, глядя в свой телефон, затем шагнул назад и повернулся лицом к двери. Он широко ей улыбнулся.

Одних с ней лет, со странными скулами – его лицо было каким-то неправильным, перекошенным, перемешанным.

Затем его черты перестроились, и снова перестроились, и вместо того, чтобы открыть дверь и впустить его, Фиона попятилась, потому что увидела призрака.

Невозможно, но это был Джулиан Эймс.

И, поскольку он продолжал ей широко улыбаться – что еще ей оставалось делать? – она наконец подалась вперед, с трудом открыла замок и стала толкать дверь, тогда как надо было потянуть, чтобы впустить его.

Он взял ее за руки, приблизился лицом к ее лицу.

– Ну и ну, – сказал он, – кого я вижу!

1988, 1989

У Чарли воспалилось веко. Йелю сказал об этом Эшер и добавил:

– Я не собираюсь сообщать тебе обо всех мелочах, но я подумал, что скажу тебе и спрошу, как часто ты хочешь узнавать новости. В целом врачи говорят, это уже определенно можно считать стремительным развитием.

Они ехали в «шеветте» Эшера по Лэйк-шор-драйв, и им приходилось перекрикивать рев мотора. Йель стал опасаться общественного транспорта – микробов на поручнях, кашляющих людей – хотя и продолжал периодически им пользоваться. Но сегодня он устал, зидовудин вызывал слабость в ногах, поэтому попросил Эшера подбросить его до дома от группы поддержки. К тому же это был первый весенний день, когда можно было ехать с открытым окошком, а озеро казалось блестящим сланцем, по которому можно дойти до самого горизонта и спрыгнуть с края мира.

– В основном мне передают, как он наркоманит, – сказал Йель. – Типа это должно доставлять мне какое-то извращенное удовольствие.

Эшер включил радио, но там передавали одну рекламу.

– Задушить его охота, – сказал он. – Он мог бы столько хорошего сделать на эти деньги.

Около года назад, благодаря внезапному распространению телефонов доверия, различные компании стали вкладывать уйму денег в их рекламу, и газета Чарли впервые стала приносить приличный доход – более приличный, чем Йель когда-либо ожидал от голубой газеты. Кроме того, Чарли продал свою турфирму – точнее, перезаложил ее, намереваясь провести остаток жизни хоть и не в покое, зато в роскоши. И в итоге, похоже, спустил все деньги на кокс. Йель не ожидал такого, учитывая, что Чарли, по крайней мере, в прошлом, смотрел весьма критично на наркотики – и вместе с тем ничуть не удивился. Но газета тем временем разваливалась, точнее, теряла сотрудников. Рафаэль переметнулся к «Прожженным», Дуайт умер, а Глория, хоть и оставалась, но не разговаривала с Чарли. Пришли новые люди, но, как слышал Йель, они ненавидели Чарли, причем взаимно, и в целом это был кошмар.

Одним из самых неожиданных последствий кокаиновой зависимости Чарли стало то, что после того давнего, первого письма Йелю, он принялся примерно раз в месяц писать ему маниакальные восьмистраничные послания. Йель подозревал, что подобные письма получает не он один, но только для него, по всей вероятности, Чарли составлял безумные списки с названиями вроде «Какие сны мне снились о тебе» и «Все книги, которые ты оставил». Некоторые из этих писем отличались черным юмором. «Способы покончить с собой в случае победы республиканцев на осенних выборах», в числе которых был такой: дать пиявкам высосать всю его кровь и подать их республиканцам на банкете в честь инаугурации.

Чарли ни разу не предложил встретиться. После того первого письма – крика об эмоциональной помощи – он вообще ни о чем не просил. Йель стал для Чарли образом для литературных упражнений, застывшим воспоминанием, от которого всегда можно оттолкнуться. Он также ни разу не извинился, при всем своем многословии. Его письма были просто списками, а после их сменили подробные отчеты о его днях, написанные неровными печатными буквами, проминавшими бумагу: что он ел, сколько весил, проблемы с пищеварением, сюжеты фильмов, которые он смотрел. Он строго придерживался викторианской диеты, и доктор Винсент побуждал его есть больше белковых продуктов. Тереза снимала жилье неподалеку от него, и, похоже, Мартин не оставлял его ни на минуту, хотя Чарли избавил Йеля от подробностей их интимной жизни, если таковая вообще имела место. Иногда письма Чарли были вовсе не о нем. Один раз, без видимой причины, он исписал пять страниц о трансвестите по имени Ванда Луст, умершем еще до того, как Йель приехал в Чикаго.

Йель обычно выжидал несколько дней, прежде чем распечатать письмо. Наконец, садясь субботним утром за кофе, он сжимал в руке пухлый конверт и засовывал палец под клапан. Он ни разу не ответил ему. Не из вредности или упрямства, а потому, что не представлял, с чего начать.