Мы умели верить

И тогда она стала объяснять ей все, что успела придумать, лежа без сна. Что она могла бы работать на Ричарда – разве он не говорил, что ему нужен ассистент? Что она могла бы смотреть за Николетт, поддерживать Клэр деньгами, помочь ей переехать в район получше. Клэр могла бы работать на Ричарда, если уж на то пошло!

Она не стала объяснять Сесилии другие вещи, занимавшие ее: что это будет новый старт, с огромным запозданием. Что она до сих пор так и не выбралась из Чикаго – Мэдисон едва ли считался. Что с ее постоянными поездками туда и обратно она чувствовала, что привязана к Чикаго. Что через тридцать лет после смерти Нико наконец-то пора это отпустить. Что, может, она могла бы довериться миру, бросить ему судьбу так же легко, как Джейк бросал свой бумажник на барную стойку, зная, что он всегда к нему вернется.

Сесилия вздохнула и рассмеялась, и постучала вилкой о край тарелки.

«Ну, я буду навещать вас», – сказала она.

Прошлым вечером она написала Клэр длинное письмо, развивавшее эту идею. Оно начиналось словами: «Не пиши ответ. Обсудим завтра».

Так что теперь она стояла в магазине сувениров, и в дополнение к нервозности от появления на публике, неизбежного при посещении выставки, в дополнение к предвкушению видеозаписей Ричарда из восьмидесятых, она ожидала, что ее единственный ребенок окончательно пошлет ее.

– Мне нужна эта подушка! – сказал Джулиан. – Это что, Кандинский?

Фиона так и не увидела предмет его интереса, потому что в этот момент вошла Клэр, в черном хлопковом платье и черных ботинках, ее волосы лежали мягкими волнами. Она казалась более расслабленной, чем в баре или в парке. Может потому, что Фиона уже не вторгалась в ее личное пространство, а может, она просто свыклась с тем, что мать то и дело попадается ей на глаза. Так или иначе, она поправила сумочку, бегло обняла Фиону и оглядела витрину с посудой, словно ожидая, что сейчас что-то случится.

– Хочу познакомить тебя с Джулианом Эймсом, – сказала Фиона.

Клэр коротко кивнула и пожала ему руку.

– Джулиан дружил с твоим дядей Нико, – сказала она.

Как странно было называть его так, когда он не был ничьим дядей.

Но Фиона называла его так все детство Клэр. Это стол для рисования дяди Нико. Дядя Нико тоже не любил желток. А теперь, как она поняла, Нико стал двоюродным дедушкой. Боже правый: дедушка Нико. Что за черт такой? Какой-нибудь старик с бифокальными очками.

– Твоя мама обо всех нас заботилась, – сказал Джулиан.

Фиона заметила, как Клэр расправила плечи.

– Я в курсе, – сказала она. – Святая Фиона Бойстаунская.

Джулиан взглянул на Фиону. Она вдруг подумала, не настроила ли секта Клэр против гомосексуальности, не внушила, что СПИД – это кара божья или типа того. Она не могла представить, чтобы Клэр купилась на это, но разве могла она хоть что-то сказать наверняка об этой незнакомке?

Клэр взяла с витрины набор меламиновых тарелок с картинами Магритта – верхняя была с трубкой-которая-не-трубка на нежно-зеленом фоне. Она покрутила ее, рассматривая.

– Я годами рассказывал истории про твою маму, – сказал Джулиан. – Она думала, что я умер, а я все это время рассказывал о ней, типа как о Поле Баньяне[143]. И много лет я не знал и половины того, что она сделала. Я уехал из Чикаго, а она там не сидела сложа руки.

Клэр сухо улыбнулась Джулиану.

– Что ж, я встала у нее на пути.

Фиона постаралась понять, что она хочет сказать.

– Я родилась в тот день, когда умер ее друг, – сказала Клэр. – Вы это знали?

Фиона сказала шепотом, хотя сама не знала, почему:

– Она про Йеля, – а потом нормальным голосом: – Нет, это не так. Ты родилась на день раньше. Клэр, слушай, ты говорила Курту, будто я сказала, что это был худший день в моей жизни? Потому что я никогда…

– Это меня всегда убивало, – сказала Клэр.

Она обращалась только к Джулиану, словно Фионы не было рядом. Джулиан, к его чести, не был в смятении оттого, что оказался в центре этого конфликта. Может, он понимал, кем был для нее: вакуумом, резонатором, необходимым наблюдателем.

– Во мне всегда… когда я была маленькой, была часть меня, которая думала, что если бы я только родилась после того, как он умер, она поверила бы, что я – это он, его реинкарнация или типа того. Тогда бы и я могла в это поверить. Я хотела бы родиться в тот самый миг.

Хотя Клэр смотрела не на нее, а на Джулиана и тарелку с Магриттом, Фиона сказала:

– Не было никакого соперничества, милая.

– Ха! – сказала она слишком громко, хотя посторонних людей рядом не было. – Умора просто.

Может, так было лучше. Клэр нужно было высказать самые гадкие вещи, чтобы они вышли из нее наружу. И все же Фионе хотелось расплакаться, хотя это никому не помогло бы, так что она не стала. Джулиан шагнул к ней, положил руку ей на спину.

Клэр положила тарелку и взяла другую, на которой было ясное небо со шляпой-котелком. Usage externe[144], сообщал ярлык на шляпе.

– Я знаю, она делала все, что могла, – сказал Джулиан.