Мы в Стамбуле (СИ)

  Сотовых у нас нет, так как на роуминг мы их не поставили, нового нашего адреса я не знаю, впрочем, как не знала и старого, и заблудившуюся меня ждал один конец: бессмысленное блуждание по кривым улочкам Стамбула до конца дней своих. Возле гостиницы, которую мы снимали в первые два дня, я слегка ориентировалась, там надо было за угол и в гору под железную дорогу с плакатом: welcome to Fatih а за дорогой чуть направо вот и площадь с мечетью. Здесь же узенькие улички, с зигзагами и тупиками, с тротуарами шириной в два кирпича, в общем, полноценный лабиринт, и как в лабиринте, я считаю повороты и запоминаю, при каком цвете и форме здания дома надо свернуть направо, а при каком налево.

  Из дверей мы пошли направо, я уже ее нарисовала, потом налево, свернули у желтого двухэтажного оштукатуренного дома, потом свернули налево после булочной, страшный черный в аварийном состоянии деревянный дом, угрожающе нависший над тротуаром служил мне ориентиром, потом пересекая улицу прямо круто в гору по булыжной мостовой, по правую руку каменная арка - вход в большую мечеть из серого камня, и дальше вверх и еще перейти уличку, идущую как-то криво сверху вниз.

  - Все, - говорю я Алексею, - хватит, а то не вернусь.

  Он смеется:

  - Да мы и пяти минут не шли.

  - А сколько раз повернули? - спрашиваю я. - Это тебе не Финляндии возле озера: одна дорога, и ребенок найдет.

  Остановившись, я бросаю взгляд налево и вижу море.

  Оно возвышается над дорогой, ползет по небу вверх, все усыпанное судами, большими и маленькими и просто лодками, в узеньком просвете между стенами уличных домов и серебрящимся на солнце куполом мечети, той самой, вход в которую мы прошли, их уместилось штук двадцать, не меньше.

  Никогда я не видела столько разнообразных, разноцветных разнокалиберных судов одновременно, разве что во время регаты на Клязьминском водохранилище, но там только парусники.

  ?Ну все, сказала я самой себе. Придется идти сюда рисовать. Мечеть на фоне моря.

  Я пошла обратно, но конечно, на перекрестке, где улицы сходились не под прямыми углами, я взяла левее, а надо было правее, поняла, что иду не туда, так как не появилась деревянная развалюха, опасная для жизни.

  Я напряглась, соображая, и выбравшись на более широкую перпендикулярную улицу, отправилась в нужном направлении и вскоре увидела желтый дом на углу и булочную напротив.

  Понедельник. Горбоносый мальчик

  Я опять провожала Алексея, осваивала местность и хотела присмотреть подходящие места для рисования.

  В Стамбуле я была счастлива просто присутствием в этом городе и никакие достопримечательности меня не увлекали так, как представившаяся возможность рисовать городской пейзаж, который здесь был на каждом шагу. За ближайшим углом открывался неожиданный вид, разбегались под замысловатыми углами суживающиеся или расширяющиеся улички, мощеные камнями, и камни лежали не рядами, а полукругами, напоминая чешуи змей, и эти чешуйчатые змеи то ползли вверх, то спускались вниз. Вторые этажи домов, постоянно нависали над первыми, что увеличивало просторы второго этажа и погружало первый в глубокую тень, узенькие тротуары шириной в два кирпича лепились к стенам; неожиданно возникали старые каменные стены, казалось, еще римской постройки, и темные от времени деревянные дома, и наш дом-пенал из голубых, облицованных плиткой блоков, три блока, поставленные один на другой. Под нами был полуподвал, на окно которого под руководством Саима сию минуту рабочие ставили изогнутые, выпирающие вперед решетки, и все первые этажи были в решетках.

  Решетки на первых этажах вызывали не чувство безопасности, а напротив, тревоги и незащищенности, ведь если нет воровства, то зачем решетки?

  Проводив мужа до того места, с которого мне казалось, я еще смогу в одиночестве вернуться назад, и оглядев окрестности, я вернулась в апартаменты к болящей Арине.

  Вид из окна с развешенным через дорогу и под окнами бельем я нарисовала.

  На меня глядели прохожие с улицы, но видели лишь женщину, сидящую у окна.

  Сейчас меня манила наша уличка. Я взяла табуретку, вынесла ее, поставила на тротуар возле ступеней и села рисовать.

  Пастель бросила на землю и, зажав несколько мелков в руке, чтобы не наклоняться за каждым, трудилась.

  Выщербленный дом теперь был слева от меня.

  Периферийным зрением я заметила какое-то движение: из окна второго этажа свешивалась темноволосая голова: горбоносый подросток смотрел на меня хитрыми интересующимися глазками.

  Наблюдал он за мной долго, потом исчез. Вдруг раздалось тихое пение в стиле кантри хрипловатым голосом, который я приняла за голос старой женщины.

  Посмотрев на дом в очередной раз, я увидела, что поет мне вовсе не женщина, а тот мальчик, который перед этим наблюдал за мной.

  Сейчас он тоже смотрел на меня и пел. Во всяком случае, я так решила, что он пел для меня, улыбнулась и снова занялась рисунком.

  Я кропотливо работала, вырисовывала мелками булыжную мостовую, а песня лилась, и все то же, грустно-заунывное, и казалось, что пел старый дом, грустил, возвышаясь над булыжной мостовой, насчитывающей не одно тысячелетие.