Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

По этому поводу автор биографической статьи о Чернышевском в «Колоколе» писал: «Во время сватовства случилось так, что его мать простудилась и умерла. Чернышевский был глубоко поражён этой смертью; без слёз и с бледным лицом провожал он тело матери. Но так как он осмелился не выждать положенного этикетом срока траура, женился недели две спустя после похорон и тотчас уехал в Петербург с женой, и так как, кроме того, он не рыдал в церкви, не падал в обморок, не кидался с воем на гроб, то саратовское бонтонное общество, разные кликуши обоих полов, привилегированные заступники и заступницы общественного блага – не замедлили провозгласить Николая Гавриловича бесчувственным, безжалостным, неприличным сыном, который до того равнодушен был к своей матери, что женился, не доносивши траура и покинул отца „в такие минуты”. Но старик думал не так; он отпустил сына в Петербург, где ему должно было быть лучше, а сам, как человек серьёзный и умный, охотно даже остался один с своей глубокой грустью. Впрочем, старика окружали и холили родные покойной жены. <…> Надо было слышать, с каким глубоким, выстраданным чувством говаривал он <Н. Г. Чернышевский> тогда о своей покойной матери, какое сердечное значение придавал её умершей любви».[650]

Принимая во внимание правильное истолкование корреспондентом «Колокола» пересудов «саратовского бонтонного общества», всё же считаем необходимым прокорректировать отдельные суждения, биографически не совсем точные и верные. Инициатива проведения свадьбы в траурные дни принадлежала не Чернышевскому и оставалась за Ольгой Сократовной. Пересуды пересудами, а известная неловкость положения всё же оставалась. Вот что об этом сообщает Екатерина Николаевна Пыпина – свидетельство, идущее с ближайшей Чернышевским родственной стороны: «О женитьбе Николая Гавриловича я слышала следующее: все сокрушались о том, что Николай Гаврилович не пощадил отцовского горя и не отложил свадьбы хотя бы на месяц, а венчался через неделю после смерти матери. Во вторник на Святой хоронили мать, а в четверг – бабушку Анну Ивановну. Похоронили бабушку, вернулись с похорон, и в этот же день пришли обойщики украшать дом к свадьбе: перебивали мебель, повесили занавески – всё по вкусу Ольги Сократовны. Свадьба была парадная, только без музыки и танцев, а с парадным ужином. После свадьбы молодые разъезжали по городу». Приведя этот отрывок, В. А. Пыпина писала: «Самая обстановка его женитьбы, последовавшей, вопреки семейному укладу, так скоро за смертью матери и бабушки, и проявленная им в те дни подчинённость Ольге Сократовне, а также ещё не улёгшееся впечатление от неблагоприятных о ней отзывах, – всё это не могло не удивить близких. Через пять дней молодые уехали в Петербург».[651]

Приведём еще одно свидетельство, принадлежащее Г. И. Чернышевскому. Вскоре после отъезда молодых А. К. Васильева подала на имя одного духовного лица в Саратове жалобу на дочь и зятя. Содержание этого письма остаётся неизвестным, но вот что писал Гаврила Иванович сыну в Петербург 17 июля 1853 г.: «Не скрою от вас, мои милые, на днях доставлено тем лицом, кому адресовано было для прочтения в большом секрете письмо, писанное 5 июля А. К. к духовному отцу; но я не хочу и не люблю и не буду писать сего секрета тяжёлого, а передаю его на ваше обсуждение; письмо всё – жалоба на О. С., но есть жалоба тут же и на тебя, Николенька! Неуместно-дерзостный поступок твой к писавшей особе оскорбил меня: верно, ты со времени помолвки был в совершенном разладе с благоразумием, если это так или и похоже было на то».[652] Здесь не место строить догадки о содержании жалобы Анны Кирилловны. В данном случае нас больше интересуют последние слова всегда предельно сдержанного Гаврилы Ивановича – прорвавшийся упрёк, в котором позволительно видеть не только связь с непосредственным поводом (поступок с А. К. Васильевой), но и отзвук имевших место в недавнем прошлом («со времени помолвки») событий.