Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Из дневника Чернышевского видно, что он предоставил Ольге Сократовне единственную возможность вырваться из плена матери. Другие её поклонники (Палимпсестов, Шапошников, например), не собирались покидать Саратова. Заявленное Чернышевским во всеуслышание обещание быть во всём послушным будущей жене понравилось ей. Она увидела, что он не шутит и слов на ветер не бросает, и она решительно и как бы незаметно стала направлять Чернышевского к свадьбе. Уже 4 марта он записывает в дневнике, что она держит его «совершенно в руках» (I, 476).

Важно учитывать еще одну сторону его взаимоотношений с будущей женой. Размышления о женитьбе вовлекались им в круг раздумий о предстоящей работе. «Если я явлюсь в Петербург не женихом, я буду увлекаем в женское общество своею потребностью. <…> И любовь помешает работе. <…> Да и какие девицы в Петербурге? Вялые, бледные, как петербургский климат, как петербургское небо. <…> Моя невеста должна быть не из Петербурга» (I, 482–483). Слова «хочу жениться» и «должен жениться» соседствовали и сплетались в сознании Чернышевского в одно желание, результатом которого была мысль о Петербурге и учёно-литературной деятельности.

Самые тяжелые переживания Чернышевского на его пути к женитьбе связаны были, дак это видно из его дневника, с отношением его родителей к Ольге Сократовне и к его понятиям о супружеской жизни. «Эти понятия никак не могут быть осуществимы здесь <…> по моим семейным отношениям» (I, 414). Он скрывал от родителей свои чувства к Ольге Сократовне до последней минуты. Предвидя сложность предстоящих семейных объяснений, он решил не уступать, «их несогласие не удержит меня. Я могу действовать самостоятельно, когда того потребуют обстоятельства» (I, 458). Он даже приходит к мысли о самоубийстве, если родители воспрепятствуют браку (I, 479). «Я человек совершенно другого мира, чем они, – рассуждал он, – и как странно было бы слушаться их относительно, напр., политики и религии, так странно было бы спрашивать их совета о женитьбе» (I, 492). Поставив вопрос о женитьбе в один ряд с дорогими ему убеждениями мировоззренческого плана, он ещё более утвердился в необходимости быть решительным и бескомпромиссным со своими родителями. Собственно, особых сложностей он ждал в основном со стороны матери, потому что «на папеньку угодить гораздо легче, он гораздо мягче, нежнее, чем маменька», «в характере маменьки лежит непременно вмешиваться» (I, 496, 535).

Случилось так, как он и предвидел. Гаврила Иванович сказал, что «не будет мешать». С Евгенией Егоровной разговор продолжался «весьма долго» и закончился «безусловным согласием». Однако из сообщённых подробностей видно, как нелегко досталась ему эта безусловность. «Она стала говорить, что раньше хочет видеть её», и он прибегнул к последнему аргументу: намекнул отцу и матери об «ужасных последствиях», каких они не ожидают.

3 апреля состоялось обручение, а на следующий день – встреча его родителей с невестой в доме Васильевых. «Чопорное», по его словам, поведение его матери показалось Ольге Сократовне «строгостью и недовольством», а на его вопрос, как понравилась невеста, Гаврила Иванович «сказал, что она слишком резва». На это он твёрдо ответил: «Кто не любит её, тот и не может вмешиваться в наши отношения» (I, 544). В последующие дни он пытался смягчить неудовольствие родителей и снова просил мать быть «ласковее» с Ольгой «и наконец, начал с горя плакать» (I, 546). 6 апреля он записал: Евгения Егоровна «была несколько ласковее». 7 апреля Ольга Сократовна «велела мне надеть кольцо, и я надел и ношу его» (I, 547). Дело шло к свадьбе, назначенной на 29 апреля (I, 543).

Записью от 7 и 8 апреля, в дни, когда заболела Евгения Егоровна, обрываются дневники, и мы, к сожалению, не знаем об отношении самого Чернышевского к трагическим событиям последующих дней. 19 апреля Евгения Егоровна умерла,[649] но свадьба всё-таки состоялась в назначенный ранее день.