Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Должно быть рассмотрено еще одно обстоятельство, долженствующее пролить свет на действия Некрасова в августе 1855 г. Подчеркиваем, что к Чернышевскому это имело самое прямое отношение. Накануне поездки Дружинина, Григоровича и Боткина в Спасское-Лутовиново Дружинин записал в дневнике 11 мая: «Первая мысль о Пантеоне». На следующий день: «Пантеон принимает величавые размеры». И еще через день, когда все трое уже приехали в Спасское: «Тургенева посвящают в тайны Пантеона». 19 мая: «Точим языки по поводу друзей и Пантеона».[837] Напрашивается предположение, что Дружинин, вытесненный из «Современника» Чернышевским, задумал для оказания противодействия новой критике приобрести в свои руки журнал «Пантеон», дела которого шли в то время чрезвычайно плохо. «Пантеон» не пользовался популярностью ни в читательской, ни в писательской среде. «Москвитянин» еще в 1854 г. писал о «Пантеоне»: в нем «не было и нет того, что называется направлением», «не было и нет того, что называется вкусом в выборе статей по изящной словесности», «нет единого сознания своей литературной цели».[838] «Библиотека для чтения» отмечала, например, в начале 1855 г., что «Пантеон» проиграл, отказавшись от своей привычной роли быть поставщиком театральных новостей и назвавшись литературно-художественным журналом. Этим новым требованиям «Пантеон» не соответствует, он «потерял свою оригинальность».[839] «У нас теперь, – писал Некрасов в октябре 1855 г., – четыре литературные журнала (некоторые насчитывают даже менее четырех)».[840] Подразумевались «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения» и «Москвитянин». «Пантеон» вообще не принимался во внимание. Действительно, в 1856 г. редактор «Пантеона» Ф. А. Кони вынужден был прекратить издание. В ноябре 1856 г. Чернышевский писал Некрасову об «умирающем или умершем „Пантеоне”» (XIV, 328–329). Редакторство в «Пантеоне» Дружинин, разумеется, хотел обеспечить сотрудничеством в журнале своих друзей, а поддержкой Боткина, Григоровича и Тургенева он, вероятно, сумел заручиться. Некрасов мог узнать (или догадаться) о плане, грозившем оттоком важнейших творческих сил от «Современника», который и без того переживал в 1855 г. значительные материальные затруднения. Предложение Дружинину нейтрализовало бы попытку создать «Современнику» сильную конкуренцию.

Конечно, было бы ошибкою полагать, будто бы Некрасовым руководили только издательско-дипломатические соображения. Существенное значение имело впечатление, произведенное на него статьями Дружинина о Пушкине. Высокая оценка этих статей была вполне искренней и отражала некоторые из представлений Некрасова о творчестве великого поэта.

Некрасов не мог не разделять высказанное Дружининым убеждение в серьезной важности Пушкина для современной литературы: «Влияние поэта, которым так справедливо гордится наше отечество, не угасло». Могли быть особо отмечены слова критика о «бездне любви, поэтической гордости, страсти к искусству, уважении к труду»,[841] высоко оценена проза Пушкина. Критик справедливо полагал, говоря о «Повестях Белкина», что «влияние, ими произведенное, отчасти отразилось чуть ли не на всех наших романах и повестях». Деятельность последних лет Пушкина «не есть, – писал Дружинин, – деятельность певца местного, просто талантливого, предназначенного на славу в одном только крае и в одном только столетии. Под „Медным всадником” и одновременными с ним произведениями – величайший поэт всех времен и народов без стыда может подписать свое имя». В «Русалке», например, Дружинин тонко подмечает «величественную стройность целого, безукоризненную прелесть в малейших подробностях, силу замысла, роскошь фантазии, простоту и общедоступность плана». Эстетическая характеристика «Медного всадника», «Русалки» пленяла точностью наблюдений и выводов. Пушкин «заканчивал свою деятельность как великий поэт одной страны и начинал свой труд как поэт всех времен и народов».[842] Мысль, впоследствии выраженная Ф. М. Достоевским в его знаменитой речи о Пушкине.