Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

С середины 1850-х годов деятельность Панаева как соредактора Некрасова в «Современнике» заметно оживилась и усилилась. «Панаев сделался просто деловая бестия!» – сообщал Д. Я. Колбасин Тургеневу 7 июня 1855 г.,[927] когда в отсутствие Некрасова Панаеву пришлось возглавить редакторскую работу по журналу. «„Современником” теперь заведую я», – писал Панаев Л. Толстому 3 мая 1855 г..[928] В литературных кругах на Панаева привыкли смотреть как на заурядного литератора, легкомысленного светского жуира, «свистуна», по выражению Тургенева.[929] Восклицание Д. Колбасина отражало всеобщее удивление и едва ли не недоумение. Между тем Панаев, увлеченный новым общественным движением, со всею серьезностью взглянул на свою обязанность журналиста. «Верь мне, – писал Панаев Боткину 26 апреля 1856 г., – что я всеми силами буду стараться поддерживать оживление „Соврем<енника>”. Я работаю много, как никогда не работал».[930] «„Современник” у меня на сердце – верь мне, и я не легкомысленно смотрю на это дело», «„Современник” есть дело действительно хорошее и честное» – эти слова Панаева, содержавшиеся в его письме к Тургеневу от 27 августа 1856 г.,[931] стали девизом всей его последующей литературной и редакторской деятельности. Впоследствии Чернышевский говорил о Панаеве: «Он смотрел на дело, которому посвятил свою жизнь, серьезнее, чем многие думают, и постоянно работал над собою, стараясь о собственном совершенствовании, – это факт, известный всем, кто знал его долго и близко». Продолжая мысль о «совершенствовании» Панаева, аристократа, дворянина по рождению и воспитанию, Чернышевский особо отметил его заинтересованное внимание к демократическим писателям: «Убеждения его не застывали в неподвижную форму с приближением старости: симпатии его в 50 лет, как и 25, были на стороне молодого поколения» (X, 665). Перед нами важное свидетельство Чернышевского: в 25 лет (т. е. в 1838 г.) Панаев был на стороне Белинского, в 50 (т. е. в 1862 г.) он поддерживал Чернышевского и Добролюбова, приравниваясь к их убеждениям.

Сближение Чернышевского с Панаевым произошло во время их совместного редактирования «Современника» (с августа 1856 по июль 1857 г.). 24 сентября 1856 г. Чернышевский писал Некрасову: «С Ив. Ив. Панаевым я в самых дружелюбных и удовлетворительных отношениях и не думаю, чтобы представился случай к несогласиям. Конечно, если Вы будете писать к нему, то я Вас прошу слегка говорить о том, чтобы он советовался со мною. – Вы знаете, что я по характеру еще хуже его, так что без поддержки с Вашей стороны могу даже ему подчиняться, тем более, что его деликатность только усиливает врожденную мою склонность к уступчивости в разговоре. До сих пор я совершенно доволен своими отношениями к нему. Не знаю, доволен ли он мною, но, вероятно, доволен, потому что до сих пор мы во всем соглашались. Видимся мы часто» (XIV, 317). Слова эти написаны в период работы Чернышевского над «Очерками», которые получили полное одобрение Панаева. Справедливость сообщения Чернышевского подтверждена самим Панаевым в письме к Тургеневу от 27 августа 1856 г.: «Мы с Чернышевским употребляем все усилия, чтобы придать журналу разнообразие направления и значение, и поэтому совещаемся об этом часто. <…> Чернышевский отличный и честный господин, с действительным убеждением. Он иногда соврет в оценке художественного произведения, не поймет чистой поэзии, но главное – в нем дорого убеждение. <…> Он кольцо или звено в цепи».[932] Панаев не был безусловным сторонником Чернышевского, но он верно уловил наиболее значительное в деятельности своего соредактора – идейные убеждения, в глазах Панаева связывающие Чернышевского с традициями Белинского. Не случайно Панаев в том же письме резко отозвался о Дружинине: «Мне говорили, что Дружинин хочет преследовать зловредное направление, данное, по его мнению, Белинским. Его гнилой консерватизм для меня, по крайней мере, отвратителен».[933] «Панаев и Чернышевский живут очень мирно и отдают друг другу справедливость», – сообщали братья Колбасины Тургеневу 31 августа того же года.[934] Трудно предположить, чтобы в подобной обстановке взаимного уважения и согласия не возникли разговоры о Белинском. Воспоминания о Белинском Панаев мог начать под влиянием «Былого и дум» Герцена, но творческим импульсом могли стать и беседы с Чернышевским.