Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

По рекомендации Чернышевского Некрасов опубликовал в «Современнике» «Собеседник любителей российского слова» (1856, № 8, 9), «Описание Главного педагогического института <…>» (1856, № 8), «Заметки о журналах. Октябрь 1856» (1856, № 11, совместно с Чернышевским), «Несколько слов о воспитании» (1857, № 5). Все материалы напечатаны анонимно, и только статья о «Собеседнике» подписана псевдонимом, составленным из последних слогов имени и фамилии автора: Лайбов. Появление статьи о журнале екатерининской эпохи «Собеседник любителей российского слова» сразу же было замечено читателями «Современника». «Статья Лайбова весьма дельна (кто этот Лайбов?)», – запрашивал Тургенев Панаева.[1168] Боткину публикация показалась «сухой», но мимо нее не прошел и он.[1169] Положительную оценку статье дал критик ведущей столичной газеты.[1170] И. И. Панаев писал спустя четыре года, что статья «обратила на себя всеобщее внимание своим здравым взглядом и едкою ирониею. Статья эта наделала шум. Она была прочтена всеми. „Какая умная и ловкая статья!” – восклицали люди, никогда не обращающие никакого внимания на литературу. <…> „Скажите, кто писал эту статью?” – слышались беспрестанные вопросы».[1171]

Положительные отзывы чередовались с возражениями, самое значительное из которых принадлежало историку литературы и библиографу А. Д. Галахову. Критик Добролюбова подверг осуждению один из фрагментов статьи, посвященный характеристике сочинения Екатерины II «Были и небылицы». По мнению Галахова, автор статьи о «Собеседнике» незаслуженно принизил роль гуманной и просвещенной императрицы в литературном движении эпохи. «Основные идеи века – правда и человеколюбие, усвоенные императрицею, воплощались в законах, в учреждениях, в литературе», и «историко-литературное рассуждение, – поучал он автора статьи, – обязано выяснить вопрос вполне, поставить его в соотношение и с мерами правительственными и с произведениями словесности».[1172] Подобная позиция граничила с политическим доносом на «Современник», критикующий высочайшую особу и «меры правительственные». «Современник» не мог ответить прямо, не натолкнувшись на цензурные препятствия. На это обстоятельство прозрачно намекнул в «Заметках о журналах» Чернышевский, сравнивший «Отечественные записки» с «правдолюбивой газетой» «Северная пчела», прославившейся доносами (III, 712). В состав «Заметок о журналах» Чернышевский включил и ответ Добролюбова Галахову. Свою полемику молодой критик построил на внешнем согласии с тезисами противника. Галахов утверждал, «что императрица отличалась верностью своим принципам и пристрастием к своим идеям, без которого не бывает великих дел. Вполне уважаем в г. Галахове этот благородный порыв благоговения к великой монархине, – писал Добролюбов, – и вполне согласны с его мнением о том, что Екатерина II всегда верна была своим идеям».[1173] Искусно обойдя заведомо запретные характеристики, Добролюбов совсем «по-чернышевски» высмеял ставшую всем ясной политическую близорукость Галахова. Лайбов не уступил ему ни на йоту, мысль о реакционности Екатерины II не была поколеблена: именно реакционным идеям «всегда была верна» императрица. По заключению Чернышевского, статья Лайбова только выиграла от «неудачных нападений» его оппонента (III, 723).

«Прелестнейший эффект» (XIV, 313) произвела и статья о педагогическом институте. Написанная в форме «утрированной похвалы» (Чернышевский) в адрес отечественного просвещения, она была наполнена, по выражению автора из его письма к Турчанинову, «самыми злокачественными выписками»,[1174] разоблачающими всю систему высшего образования. Форму статьи, по признанию Добролюбова, он заимствовал у Чернышевского, незадолго до этого опубликовавшего едкий разбор «прекрасных» стихотворений «замечательной поэтессы» графини Ростопчиной (III, 454). Из официальных документов – «Описание Главного педагогического института» и «Акт девятого выпуска» – рецензент выписывает следующие места, подтверждающие «высокие цели» подготовки в институте «людей благородных и полезных»: студенты снабжаются учебными пособиями только «по требованию преподавателей и распоряжению инспектора», из неучебной литературы они имеют право выбирать лишь «одобряемые профессором» «и не более как по одному сочинению для каждого из изучаемых ими предметов» в классах, за столом и при свидании со знакомыми или родственниками «при студентах неотлучно находятся комнатные надзиратели, наблюдающие неусыпно за всеми их действиями». Как выразился один из студентов в благодарственной речи, институт является «средоточием умственной жизни», и здесь «все потребности души были предупреждены и удовлетворены». Добролюбов подчеркивает слово «все», достойно завершающее приведенный им перечень.[1175] Убийственная рецензия имела шумный успех, и «я, – писал Чернышевский, которому все приписывали авторство, – решительно конфужусь от похвал» (XIV,313).