Так, изъяты фразы, в которых явно или скрыто критиковалась государственная система, цензура, действия царей. В журнальный вариант записки не вошли следующие, например, строчки из третьей главы первой части: «Архивы судебных и полицейских мест содержат в себе обильные материалы для страшной летописи человеческого унижения вследствие невежества и рабства» (2, стлб. 29). Не опубликовано и это: «Крепостное право есть неиссякаемый источник насилий, безнравственности, невежества, праздности, тунеядства и всех проистекающих отсюда пороков и даже преступлений. Все общественные и частные отношения заражены у нас влиянием крепостного права: у наших чиновников нет чувства права и справедливости, потому что они большею частью из господ; у нас нет честности в гражданских сделках, потому что вследствие крепостного права два главных сословия в России, владельцы и крепостные, с малолетства привыкают к обманам и не считают своих слов и обещаний обязательными. У нас существует немало бесполезных должностей и мест только для того, чтобы пристроить разорившихся маменькиных сынков, имеющих связи» (2, стлб. 31. См. также: стлб. 33, 34, 60). Отсутствует критическое замечание о цензуре, «убийственной для науки и изящной литературы» (2, стлб. 34). В том месте, где говорилось об отношении Александра I к проблеме уничтожения крепостного права (V, 109), исключены указания на «постепенное замирание с того времени либеральных начал в нашей администрации» (2, стлб. 24) и характеристика Николая I, «далекого от либеральных идей» своего предшественника (2, стлб. 24). По тем же причинам вычеркнуто около 80 строк (2, стлб. 37–40) с объяснениями причины неуспеха противодействий русских монархов дальнейшему распространению крепостного права (V, 114). В числе основных причин Кавелин называл здесь «таинственность и неизвестность намерений правительства», тщетно старающегося полицейскими мерами преградить путь «произволу и злоупотреблениям» (2, стлб. 37, 38). По мнению автора, правительство хотело «невозможного», пытаясь «произвести важнейшую в России реформу секретно, не приготовив общественного мнения» (2, стлб; 39. См. также: стлб. 75–76). За пределами публикации осталась и заключительная часть «Записки», где в форме совета правительству перечислялся ряд мер, необходимых для осуществления будущей реформы (2, стлб. 64).
По-видимому, чтобы не умалить значения царских рескриптов конца 1857 г., изменена такая фраза: «Самые благонамеренные усилия государей и отдельных лиц, правительственных и неправительственных, поправить наше теперешнее внутреннее положение,
К текстовым изъятиям с подцензурной основой можно отнести и высказывания автора «Записки» о крестьянских волнениях как реальной угрозе царствованию Александра II. Монарху не стоит особо беспокоиться за свою судьбу, рассуждает Кавелин, против «частных бунтов» можно будет своевременно принять «полицейские и военные меры, которые помешают им распространиться далее» (2, стлб. 54, 73).
Опубликование проекта Кавелина в «Современнике» свидетельствовало об известной идейной солидарности демократа и либерала, еще находивших перед лицом сильного врага (сторонников крепостничества) немало точек соприкосновения.
Последовавшие вскоре после перепечатки «Записки» события оставили характерный след в деятельности обоих участников публикации. Специальными распоряжениями от 15, 19 и 22 апреля 1858 г. правительство запретило впредь обсуждать в журналах предложения об освобождении крестьян с землею за выкуп.[1306]
Чернышевскому пришлось писать объяснительную записку, чтобы отвести от «Современника» обвинение в намерении «возмущать Россию против правительства» (V, 137–143, 924).[1307] Кавелин же был отставлен от должности преподавателя сына Александра II, его служебная карьера оказалась под угрозой. Письмо к жене от 5 августа 1858 г. показывает, насколько глубоко он был уязвлен отставкой: «Поговаривают, будто Гримм желает, чтоб я опять поступил к Наследнику. Это меня щекочет, но состояться это, как ты знаешь, никогда не может».[1308] «Записка эта определила мою жизнь и судьбу», – писал он В. И. Семевскому в 1885 г.[1309]