Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Мы не располагаем прямыми высказываниями Кавелина о политической оценке правительственных распоряжений. Источниками в данном случае являются косвенные материалы: извлеченный из его архива черновик его письма к императрице и корреспонденции близких знакомых.

Письмо к императрице не датировано, не имеет конца; остается неизвестным, послано ли по назначению. Как видно из содержания, письмо составлено вскоре после известной речи Александра II в Москве 30 марта 1856 г., когда царь заявил, что «надобно спешить освобождением крепостных крестьян сверху, иначе оно начнется снизу» (XIV, 364). Рассматриваемые события 1858 г. аналогичны этой, всего двухлетней давности ситуации, когда точно так же открытое выступление императора в пользу уничтожения крепостного права сопровождалось репрессионными мерами. Мысли, изложенные в письме, обозначили важнейшие политические принципы его автора. Этим принципам Кавелин остался верен и в 1858 г., и много лет спустя. Вот почему письмо 1856 г. может быть использовано в качестве надежного источника для характеристики политических настроений Кавелина 1858 г.

Письмо открывается кратким обзором общественного движения после окончания Крымской войны и воцарения Александра II, «доброта сердца и благонамеренность» которого «внушали величайшее доверие и возбудили справедливые ожидания, что настанет для России новое время и что это новое время придет не насильственно, не вследствие кризиса, а мирно, спокойно, действиями правительства». Крестьяне также верили в освободительные намерения царя, «не помышляя о другом правительстве». «Пусть те, которым выгодно простираться между правительством и народом, ссорить их между собою, чтоб в мутной воде ловить рыбу, представляют Государю народ в виде какого-то пугала, готового ежеминутно на бунт и революцию,[1310] выжидающего удобной минуты для насильственного переворота. Пусть они клевещут на университеты, на мыслящих людей, на литературу, на гласность и свободу мнений. Это, разумеется, входит в их расчет, ибо сближение этих общественных элементов с Властью было бы гибелью для своекорыстия, невежества и нравственного ничтожества, действующего под покровом наушничества и тайны. Нельзя только не удивляться тому, как может Власть поддаваться на такие ловушки, которые расставляют ей с тех пор, что мир стоит, и неизбежно становиться их жертвою».

Речь императора в Москве привлекла на свою сторону «ум, талант, просвещение и материальную силу», а с ними «власть всемогуща». Тем не менее эта речь, «которая с полгода тому назад вызвала бы всеобщие восторги, – свидетельствует Кавелин, – <…> отозвалась слабо в сердцах и массы, и образованного меньшинства». Причина отнюдь не в исчезновении веры в «благонамеренность и искренность» царя. «Нет! Эта вера сохранилась, но рядом с нею успело вкрасться в душу убеждение, что благие намерения и чувствование Императора остаются намерениями и чувствованиями, а дела идут все тем же порядком, как и прежде, и ведутся теми же людьми, которые долгим рядом лет доказали свою недобросовестность, невежество, своекорыстие, неспособность к делам и великое умение обманывать Государей, показывать им все в превратном виде и искажать на факте самые благие, самые чистые намерения и цели». Кавелин предупреждает, что «простой народ не может не прийти в отчаяние», так как положение его «становится все хуже». Рассуждения автора письма обрываются на мысли, что «несвоевременное искоренение зла покажется уже уступкою со стороны Власти, а это уже несчастие, когда Власть, но мнению народа, сдается на уступки, а не сама идет впереди нужд народных. Уступками с одной стороны и требованиями с другой нельзя предвидеть конца, и в такой борьбе, как показывает история, гибнут государства».[1311]

Нет сомнения, что и правительственные репрессии 1858 г. были расценены Кавелиным как следствие временных успехов партии крепостников, сумевших отрицательно повлиять на царя. Так, один из друзей Кавелина, А. И. Скребицкий, узнав об инциденте с отставкой, писал ему 15 июля 1858 г.: «Можете представить, какое впечатление произвел на меня рассказ об этих гнусных солдатско-бюрократических происках, жертвою которого Вы сделались так неожиданно, так несправедливо среди самых радостных надежд всех друзей прогресса. Я приходил в отчаяние, что последователи Аримана опять одержали верх у самых ступеней престола над представителями либерального, разумного прогресса, сдержанного может быть на все последующее царствование; может быть, преемники наши от этой, по-видимому, только частной интриги, поплатятся опять свободою на каких-нибудь новых 30 лет! Сожаления достойна страна, где истина, даже при правительстве благонамеренном, не может пробиться через фаланги льстецов, эгоистов-лакеев, где судят об людях по отдельным фразам без связи с целым, не обращая внимания на сущность дела, на их гуманные, благие, бескорыстные намерения».[1312]