«Сегодняшняя Япония вполне могла быть похожей на безжизненный лунный ландшафт с обнищавшими, прозябающими в трущобах крестьянами, а не на богатое, динамичное, промышленно развитое государство, расположенное на роскошном зеленом архипелаге»[150]
. Поверить в такую картину опустошения, нарисованную историком окружающей среды Конрадом Тотманом, довольно трудно, однако на протяжении веков Япония вела себя так, словно нацелилась на собственное уничтожение. Сейчас около 80 % территории страны покрыто лесистыми горами, но в период между 1550 и 1750 гг. ее лесные массивы были настолько вырублены, что страна оказалась на грани экологического и социального коллапса. Доиндустриальная Япония была цивилизацией деревянных построек и зависела от древесины так же, как сегодня мы зависим от нефти. Леса истреблялись ради строительства тысяч деревянных замков, дворцов и храмов. Рост таких городов, как Эдо (современный Токио), вызвал колоссальный спрос на строительную древесину, что привело к ее острой нехватке. Крестьяне видели в лесах источник дров, а расширение сельского хозяйства требовало вырубки обширных участков вековых лесов. Результатом стала эрозия почвы, затопление низин и, как следствие, череда голодных лет, накрывшая Японию в XVII в.[151]Естественное восстановление лесного фонда не поспевало за этой непрекращающейся экологической войной. В конце концов правящие сёгуны из клана Токугава, проводившие политику военной диктатуры в раздробленной на 250 княжеств стране, осознали, что нужно действовать. Первым делом они законодательно запретили вырубку редких видов деревьев и использование ценных пород древесины для строительства новых зданий. Но законов, которые зачастую просто игнорировались, было явно недостаточно. Поэтому в период с 1760 по 1870 г. сёгуны инициировали одну из первых в мире систематических программ массового плантационного лесоводства. Чиновники платили сельским жителям за посадку саженцев (до 100 000 молодых деревьев ежегодно), а новые законы поощряли эту деятельность, делая деревья прибыльной, хотя и медленнорастущей культурой (обычно между посадкой и «сбором урожая» проходит не менее 50 лет). Достижения в технике лесоводства помогали саженцам выживать, что максимально увеличило выход древесины. Это был долгосрочный план, рассчитанный на десятилетия, который требовал от власти мышления с горизонтом как минимум 50–100 лет, поскольку именно столько времени требовалось для заметного восстановления лесов[152]
.Результаты появились не сразу, но оказались впечатляющими. На протяжении веков страна втягивалась в классическую «ловушку прогресса», идя по пути цивилизационного упадка из-за подрыва экологической ресурсной базы, на которой зиждилось ее общество. Но благодаря восстановлению лесов к концу XIX в. Япония превратилась в зеленый архипелаг, избежав суровой участи.
С одной стороны, эта история дает надежду, предлагая модель долгосрочного планирования для преодоления современных экологических кризисов. Но с другой стороны, она поднимает сложный политический вопрос: может ли эффективное долгосрочное планирование процветать при авторитарном режиме?
Японская программа лесовосстановления в немалой мере стала возможной потому, что сёгуны клана Токугава были феодальными диктаторами: они устанавливали новые законы, подавляя оппозицию, и при необходимости могли принудительно привлекать крестьян к посадке деревьев. Не стоит тешить себя иллюзиями и думать, будто они вдохновлялись любовью к природе или руководствовались буддийским принципом уважения ко всему живому, – ведь если бы это было так, то вряд ли произошло бы уничтожение лесов. Очевидно, что сёгуны решились реализовать такой долгосрочный проект, потому что хотели оставить своим прямым потомкам процветающее общество, которым они могли бы править. Долгосрочное планирование в Японии явилось результатом того, что страна находилась под контролем авторитарной семейной династии, которая попросту стремилась сохранить свою власть на протяжении поколений[153]
.