Мы медленно брели вдоль дороги и болтали о детях с необычными именами в саду. Меня веселили наивные умозаключения четырехлетней дочери, и я старалась их запомнить, чтобы вечером поделиться с Дипом. Было неправильно, что из-за постоянных командировок он лишен возможности наблюдать за тем, как взрослеют девочки. Поэтому я хоть как-то старалась погружать его в удивительный мир детских суждений своими неказистыми пересказами по ночам. Почти в полном мраке я с трудом считывала его выражение лица. Он всегда улыбается, когда слушает меня, и вдруг резко начинает сопеть – значит, уснул, и я остаюсь одна со своими причудливыми воспоминаниями, которые хочется пронести в памяти как можно дольше.
Дойдя до Большой мечети Меджидие, мы сели за шатающийся столик с прекрасным видом на проходящие корабли. Амка нетерпеливо болтала ногами в ожидании шарика мороженого, а я принялась рассматривать причудливые формы необарочного сооружения, как будто парившего над изумрудной гладью Босфора.
Два тонких минарета, увенчанных тончайшими шпилями, казалось, соединяли землю с небом. В их амбициозном вызове было столько величия, что я на мгновение представила всю силу эмоций, которые испытывают верующие, находясь перед этим святилищем.
Внутри мечеть была еще более прекрасна, чем снаружи. Окутанная нежным флером розовых мозаичных стен и тончайшей золотой росписью, которую собственноручно каллиграфировал султан Абдул-Меджид, она похожа на сказочный дворец с высокими стрельчатыми окнами, глядящими на Босфор. Я так впечатлилась красотой этого сооружения, что совсем не заметила, как шустрый официант давно принес мороженое и моя крошка, чумазая и счастливая, заканчивала уплетать его. В нескольких метрах от нас пришвартовывался прогулочный катер с алым флагом на высоком флагштоке.
– Турецкий флаг! – уверенно заявила дочка, продолжая выскребать остатки мороженого из металлической креманки. Я удивилась, ведь нам еще не приходилось обсуждать эту тему. – Это мы в садике проходили, – пояснила она.
– Здорово! А что еще вы проходите?
– Еще Ататюрка, – она говорила обо всем этом так, как если бы они проходили дни недели или времена года. По крайней мере, мы в садике изучали именно это.
– И кто же такой Ататюрк?
– Ататюрк спас весь мир. Его любить надо. – Она протянула свой крохотный пальчик, указывая на портрет всеобщего любимца у входа в кафе. С тех пор, где бы мы ни бывали, она всюду замечала однотипные картинки и серьезным голосом рассказывала истории о спасении Ататюрком планеты, Беларуси, Вильнюса и Ташкента – в общем, всех мест, где когда-либо бывала. Я не переубеждала, тем более скоро мы сменили садик. Интересовало меня совсем другое: как воспитатели, не знавшие ни слова по-русски, донесли такой сложный контент до маленького ребенка? Все оказалось просто: они вводили нужные фразы в Гугл-переводчике и методично давали ей прослушать.
Именно тогда я поняла, что жить в Стамбуле, не имея четкого мнения на тему великого «отца турок», у меня не получится.
Однажды во время утренней прогулки в потрепанном веками квартале Балат по ту сторону Золотого Рога я стала участницей удивительного представления, которое потрясло меня до глубины души и до сих пор держит в напряжении. Из окна ссутулившегося домика времен Абдул-Хамида высунулась старушка, чтобы повесить выстиранный красный флаг Турции и стереть пыль с фотографии, что была приклеена тут же, на оконной раме. В красивом мужчине на ламинированном фото я сразу узнала Ататюрка. Старушка улыбнулась, и мне захотелось поговорить.
– Вы любите Ататюрка? – Вопрос, скорее всего, прозвучал глупо. Но отчасти виной этому были мои скромные знания турецкого языка, а не плоское мышление, хотя и этого у меня никто не отнимал.
Женщине вопрос не понравился, но тема ее задела, и она нарочито громко, чтобы соседки, бездельничавшие в соседних окнах, непременно услышали ее пламенную речь, произнесла:
– Ататюрк – мой отец! А я – его дочь!
Ее речь звучала так убедительно, что я на мгновение задумалась, не подразумевает ли она биологический аспект родства, и начала прикидывать возможный возраст дочери Ататюрка,