На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Быв замотан неопределенностью и астральными статьями, а также вполне земным романом, не мог ответить сразу, ибо ничего еще не знал. Не знаю и посейчас, хотя сегодня посетил американское посольство и имел продолжительную беседу с консулом. Беседа проходила в теплых и дружественных тонах. Разумеется, в ходе беседы коснулись… Коснулись, коснулись, только что не залапали, а решения пока остаются втайне. В общем, сняли с меня отпечатки пальцев, но сейчас мне важнее помотаться месяцок по Европе, особо Париж. Отпечатки я считал своей частной собственностью и берег их для Полины. Париж же для меня представляет тот интерес, что там Миша и имеет быть «Возрождение». Чего и как – это другой вопрос. Надоть кооперироваться, как это делали русские крестьяне в советские времена. Надоть консолидировать силы, как в Европе, так и в Соединенных Штатах. Нашего полку всё больше, и гренадеры мерные. Пока пишу передачи для Южно-Германского радио, статьи для Швейцарии, стихи для Гренобля. Денег пока не видел. Самое главное – иметь от всех вас принципиальное согласие на сотрудничество. С романом мы уже решили – обложка Вагрича Бахчиняна, выполненная коллажем с применением всех методов хулиганства, доступных только художнику, выросшему в суровых условиях социалистической ситуации и на уровне западных формальностей, а в середину запихаем несколько Мишиных график, что еще теснее подчеркнет единство демократических сил. Как я понял, Миша уже известил вас о своих планах. Пусть будет два и три журнала: в Нью-Йорке, в Париже и Мюнхене, всех нас не вместить, а за нами тысячи. Вопрос только с конвенцией. Я буду «цитировать своих друзей на память», хотя с прозой это сложнее, остальные – цитировать себя. Главное, это чтобы не было расхождений в общей линии журналов. И долбать, на французском, немецком и английском – мы уже не девочки, и не мальчики (я вот уже и не мужчина), а признание – где оно? Там оно, в России, за бугром. О чем и пишу сейчас Генриху Бёллю (мы с ним были знакомы). Пишу и о вас. Надо налаживать контакты, связи, ибо здесь торжествует центробежная сила (а в России была центростремительная). Написал в Рим и Израиль. Наша эмиграция ДОЛЖНА себя заявить. И не только письмами в «Русскую мысль», а явлениями и событиями. Сейчас мне надо в Париж. Разнюхать насчет журнала. И надо вырвать у клятых иудеев мой архив: 12 килограммов рукописей, микрофильмов, фотографий и магнитных пленок. 3 антологии, не считая мелочей. За это уже взялись Максимов с Агурским. МИД Израиля обшмонал до буковки и усомнился: отдавать ли? Я пообещал вернуться в посольство с автоматом, на чем дипломатическая часть закончилась. Сейчас сижу и жду (если бы у моря!) документов, приглашений и вызовов. В Америке, зачем-то открытой Колумбом, предложили по одной лекции: Колумбийский университет, Вашингтонский, Йельский, Техасский, а берут (?), да и то на год, поэтом ин чардж[108] только на Диком Западе, штат Орегон. Так что пока списываюсь и скакиваюсь с профессурой. Если приеду, то не раньше, чем через месяц. Общаетесь ли вы с Гариком Элинсоном (брат художник) в Йеле и прозаиком Ровнером, к которому у меня приветы, он в Новом Йорке? Кто еще там есть, за вычетом Зельдина (его я не ем)?[109] Сообщи о планах на журнал. Я могу статьи (буде получу материалы). // вообще всё могу. Кроме играть на музыке и петь (отсутствие координации слуха и голоса). Напиши, напиши, ибо я помню, люблю и целую.

Монархист Кузьминский

12. Г. Бёллю <б. д.> [110]

Dear Sir,

remember – Pavlovsk, 1966, Dostoevsky places. And the talk through the window of the car about Christian religion, orthodox and catholic churches. You asked me then: “And what do you writing?” “I am a poet” – said I. “And they do not publish you?” “No”. “Well, they didn’t publish me as well”, – were your words. I told you, that you are the favorite Germany writer in Soviet Union and showed you at my friends, also the guides of Pavlovsk Palace – they were your readers too.