На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Дописываю вот свой первый роман, начатый уже в Вене, «Хотэль цум Тюркен», на материале российских эмигрантов. Материалу тут хватает. Где-то близко к прозе Мейлаха, но грубее: мой учитель – Веничка Ерофеев, и я по его принципу посторонних слов стараюсь почти не употреблять, изъясняюсь по пятому тому Даля[154]. А ежели серьезно, то этакое конструктивное построение из разных лексических слоев с анти-сексуальными сценами, третья часть раешником, а четвертая пойдет на беш-де-мере и пиджин инглиш. Три части (200 стр.) уже готовы, четвертую начал. Во вступительной главе на одной странице умудрился использовать 15 языков, сам ничего не пойму. От английского до марийского, включая эстонский, испанский, белорусский и чувашский.

Совсем сбился, а всё из-за этой толстовской фермы, неясности будущего в Штатах, сложностей с переездом, женой и собакой, словом – всё непонятно.

В отношении же альманаха, надеюсь, всё понятно, и если вы сможете, жду любых материалов. За сохранность ручаюсь, использование же будет зависеть от общей картины.

На сей раз посылаю список своих трудов, каковой забыл вложить в предыдущее письмо. Пусть вас не затруднит, по возможности, дополнить именами, кои есть у вас.

Простите за скомканный конец, но меня несколько ошарашили новости о толстовской ферме, буду их переваривать.

Всяко в вашем распоряжении – К. Кузьминский. Целую руки Виты.

22. М. М. Шемякину 26 октября 1975 года

Вена,

всё то же Какенгассе,

воскресенье,

26 октября

Грустные дела, Мишечка, о чем и спешу поделиться. Оказывается, житие «при ферме» – это обслуживание в Доме хроников, за что дается стол и квартира. Буде же удастся фермы избежать – предстоит возвращение средств: на перевозку, на прожитье в Новом Йорке, на курсы английского, этсетера – всё, начиная со встречи со статуей Свободы[155]. В отличие от ХИАСа и Айрси, толстовцы требуют возвертания сумм вплоть до судебного порядка. <…>

Дело, однако, не в этом. До сих пор на все мои письма в Америку следует стандартное приглашение прочесть 1 (одну) лекцию в каждом университете. От Сюзанны после письма Джексона больше месяца нет никаких вестей. Место «поэта при университете» пока никак не светит. Путем чего сижу в думах и заботах. О деньгах я не стал заикаться, зная твои расходы. В конце концов, толстовских шиллингов хватает если не на бумагу, то на харчи. Бумага же здесь непропорционально дорога. Прямо хоть не пиши. Но об этом – в первой части «Цум Тюркена».

Вопрос лежит в иной плоскости. Стоит ли мне при нынешнем положении вещей въезжать в Америку не на белом коне, а на вполне захудалом осляти? В пятницу я был у Рогойского. Он почему-то сам завел разговор за фремденпасс, присовокупив, что Глейзеру выбили с большим трудом. Очень одобрительно отнесся к моей предполагаемой поездке в Швейцарию, и столь же хорошо – в Париж. Но: для получения фремденпасса нужны знакомства в министерстве каких-то дел в Австрии (вероятно, иностранных), лессе же пассе пустит в одну сторону. Так что, может быть, твоя идея насчет моего жития в Париже не столь уж странна. Но тут нужно выяснить, чем я могу тебе быть полезен (чем ты можешь быть мне – тебе не объяснять!). По достоверным сведениям (Игорь[156] у нас законник), попав в какую-либо страну даже с лессе потсе, трудно быть вышибленну из таковой. Так что, попади я в Париж, с твоей помощью мог бы и осесть. Но ты же сам знаешь, Мишенька, сколько у тебя сейчас расходов, а с моим приездом они, как ты понимаешь, не уменьшатся. Квартира, скажем, мне не нужна – какая-нибудь комнатка с электроплиткой поблизости от тебя, и всё. В отношении взаимной помощи: с меня, как ты понимаешь, кроме дел литературных, толку мало, но вот Мышь с радостью взяла бы на себя всякую черновую художественную работу, вплоть до фото (да ты ведь знаешь, она и уборкой не брезгает). Ривчика же она могла бы высвободить для настоящей работы, то бишь раскрашивания тебя в разные цвета. Но это, скажем, о планах.