На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Галей Усовой, Марьяной Козыревой, всех не перечесть, я вез Вам столько приветов, рассчитывал изложить их обстоятельно при неминуемой встрече в Париже, но Париж миновал меня. «Так уж вышло». Было обидно. Все Ваши ученики – мои друзья, и многие Ваши друзья – тоже. Я записал на прощанье Татьяну Григорьевну, наш разговор, стихи – как чувствовал. Сейчас она плоха. Зима, погода. Мне грустно: я редко навещал ее последние два года, а она так много мне дала! Как собеседник, как знаток – она гораздо выше А. Ахматовой. Она не давит, а дает. Поэтому ее ученики гораздо интересней, да их и больше. Я один из них. Простите, что пишу подробно: письмо прочесть не составит для Вас труда, увидимся же мы – когда? О Вас я знаю много, поэтому подробности нужнее с моей стороны, чем с Вашей. Вы знаете мои стихи – откуда? Я не из самых популярных поэтов Ленинграда (предпочтительней – Санкт-Петербурга). Как и мои учителя, линия «малых формальных поэтов», от футуризма до наших дней: Крученых, Чурилин, Туфанов, Василиск Гнедов, Божидар, Хрисанф, Чичерин, Алик Ривин, Красовицкий. Я перечисляю их, затем чтоб было понятно, что с акмеизмом мало общего у меня, разве отношение к культуре. Но оно сейчас – общее. Пишу Вам еще и потому, что увидимся мы нескоро: фремденпасса всё еще нет, в Америку же меня отправляют «по этапу» – 14 января (или около того). Чтоб изъясниться и успеть получить кратенький ответ. Поэтому буду писать долго и подробно, это существенно: Вы принадлежите к поколению «отцов», которое почти не знает о «детях». За последние 20 лет в Петербурге работало около ста человек (поэтов) и десятков пять – прозаиков. Все они «выпали» из русла официальной литературы, и из сферы наблюдения – тоже. Их не знает никто. Если мы возьмем книгу «Литературные салоны Пушкинской эпохи» или «Письма о русской поэзии» Гумилева – 90 процентов имен кануло в Лету. Но они (именно они) составляли «литературный бульон». Они существовали. Мы же – не. Отдельные имена (чудом принятые в Союз писателей Соснора, Горбовский и Кушнер), напечатанный на Западе («моим иждивением», каюсь) Бродский – говорят лишь о себе. Да и то: у Сосноры не опубликовано 90 процентов лучшего, у Глеба опубликовано столько же – худшего, так что мы знаем их не с той стороны. Основная же масса не зафиксирована нигде. Среди них есть не менее (а кое-кто и более) талантливые – добрая треть из ста собранных мною имен. Так уж вышло, что ни один поэт не прошел мимо меня. Три имени я могу назвать за предыдущее двадцатилетие, но началось всё – в 56-м. С 59-го года (19-ти лет) я мечтал об антологиях, но невозможно было делать их в тех условиях. Судьба Алика Гинзбурга[199] меня никак не привлекала. Сделали только книгу Бродского в 62-м году (она и вышла в 64-м), да Борис Тайгин, божья душа, собрал ВСЕГО Горбовского. Потом я писал сам, учился и учил, а в 67-м с Сюзанной Масси сделал «5 поэтов», «Живое зеркало» (вышла в 72-м). Работать было трудно, Сюзанна наезжала каждый год, подборки делались не мною. И книга вышла – так. Но в 74-м, решив уехать, я озверел. Я сделал молодых («14 поэтов») – Охапкин, Куприянов, Кривулин, Чейгин, Ширали, этсетера, и переделал стариков, добавив Рейна, Наймана, Еремина, Роальда Мандельштама, Аронзона и других. Итого – 28 (включая два раза меня). Помимо этого – отдельных сборников десятка два, и 23 прозаика, всего страниц на тыщу. Работать было трудно: у Глеба Горбовского мне пришлось прочитать 3000 стихотворений, чтобы выбрать – 30. Покойников – Роальда Мандельштама и Леню Аронзона – пришлось собирать заново. С живыми же просто невозможно работать, поскольку каждый из них – гений. Для младших я еще авторитет («учитель»), а для ровесников – пожалуй, что никто. Весь мой архив, 12 кг «готового» материала, мне удалось переслать в Израиль, но оттуда его никак не получить. Сначала вообще отдавать не хотели, потом, когда вмешался сенатор Джексон, вернули, но не мне, а Эстер Вейнгер, которой не на что послать (теперь уже и некуда). Так что получу его уже в Америке. Статей писать я не умею и не люблю, опираюсь в основном (в подборке) на свой вкус и знание материала, поскольку лучшие стихи нетрудно узнать при ежедневном общении с автором (-ами). Все они мои друзья или около того. Других же я люблю.