На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Не знаю, Ефим Григорьевич, все свои познания, какие ни есть, я могу лишь реализовать в системе своей поэтики или, в данный момент, прозы, но хочется еще столько изучить, разобраться в литературе «не общепринятого», писать статьи я всё равно не буду, разве чтоб кушать, начинаю четвертый лист, а конца излиянию не видно. Как же еще поговорить с Вами? Написал так вот Бёллю (мы с ним встретились в Павловске, в 66-м, я там экскурсии водил, говорили по-английски, и усмотрел он во мне поэта, возможно, потому, что несло от меня «Тремя звездочками», и даже непечатного, утешил, что и его, в свое время, не), написал по-английски, язык мне не родной, зело набредил, ответил мило сквозь секретаря, что очень занят, но я и не обижаюсь, я же не Солженицын, предстоит еще чего-то доказать, на Красную площадь я не хожу, мне некогда, да и был тогда в Алупке, водил экскурсии во дворце графа Михал Семеныча Воронцова, за что и был изгнан, вот от такого стиля письма от меня отвернулся Синявский, я его не знаю, меня ему рекомендовали – кому же больше? Больше некому. Вам я сам отрекомендовался, взял смелость, и то благодаря милейшей Татьяны Григорьевны, а так бы и не подошел, надоело искать «папу», я этим с детства занимался, разглаживали меня по головке Антокольский, Успенский, Сельвинский и проч., а печатать меня всё равно не могли. Т. Г. и та восхищалась и обещалась, но даже переводы мои завалялись навечно в столе. И слава Богу! Переводчиком быть не хочу.

Сейчас помаленьку российский инфантилизм выветривается у меня из головы, не без помощи западной профессуры, я так, в России, «всё мальчиком по жизни, всё юнцом». Здесь же – не знаю, что делать, с чего начинать. Сегодня звонили друзья из Гренобля, Николь Постникова (де Понтшарра), поэтесса, по поводу публикации в «Парле» у Кристиана Гали, но нужен еще перевод, и статья, а статьи я писать не умею, да и всё это – суета. Издать антологию, сборники под – не вижу возможности, с Карлом Проффером в «Ардисе» я не хочу, пусть там Ося чего издает, «Континент» – для него лишь «Биробиджан» со статьей (если примут), а статья, надо сказать, Вашего ученика, Ильи Левина, он балаболка, но из него может выйти толк. Я ему дал наметки, а он написал. За качество я не ручаюсь, но многое уловил. Пошлю ее Вам, вместе с текстом.

Еще раз и еще раз простите, Ефим Григорьевич, за долгость письма, за мой тон – резвлюсь, а другим не умею, но искренно почитаю Вас, почему и пишу. Дружили мы с Васей Бетаки, но что из того? Нельзя с ним серьезно. А больше там нет никого: Шемякин – художник, капризен и вздорен (пускай опять обижается, до него уже кто-то довел), вызвал меня из России, затеял сейчас «альманах», но мне не приехать, обходится собственной силой, меня уже не ждет, но горит материал – так бы хотелось обсудить его с Вами! Всех поэтов моего поколения, из которых Вы знаете – часть, я же всех, всех прозаиков – только беда: когда это будет и у меня? Даже книги скопировать негде. Прислали из Штатов архив, но, увы, в микрофильмах. А как это всё? Ограничусь покамест присылкой своих («сочинений»). Поверьте, там есть поэты гораздо получше меня. Но как их? Куда?

31. А. Б. Ровнеру и В. А. Андреевой Конец декабря 1975 года

Немножечко сочельник,

Новый год,

Вена

Аркадий, дорогой!

Спасибо Вам и Вике. Письмо – бальзам, а он зело мне нужен. Будучи дошедши (доведен) до отчаяния, порезал вены, используя афганский кинжал. Жена откачала, пошел в сауну, Вену замело, потом ураган, стёкла все повыбиты, от телефона меня отключили, Шемякин звонит Эдику (Зеленину), я лежу (лижу раны), словом, всё в порядке.

В Монжероне завелся Глейзер, крепчает Марамзин, надо открывать «Новый континент». Редактором поставим Лимона (пусть ему будет приятно), остальных кооптируем в редколлегию. Работать придется самим, я привычный.

Я уже еду. Когда – не знаю. Не мог Вам написать по причине вен – не выношу, когда Шемякин фармазонит. Сейчас окреп. Согласен на роман. Скорее, надо. Роман должен быть скорее догматический (или наоборот). Не влияет. Влиять друг на друга не можно. Путем Лимона всё равно не станем цитрусовыми. Главное, есть Вагрич Бахчанян (солнышко), страхолюдинка Мамлей, худеющий на луке Худяков. Они писать роман не могут, но могут послужить темой. Я свой роман уже дописываю, заключаю 4-ю часть письмами к 14-ти поэтам. Можно (должно) начинать новый. Стиль у меня разный расплывчатый (рассыпчатый), герметичный, местами мат, местами <пропущено слово.—И. К.>.