На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Как следствие, пошло «движение поэтов». После квартирных выставок (у меня) и выставки в Доме культуры Газа зашевелились и поэты. Собрали 30 человек (оргкомитет – Кривулин, Вознесенская, прозаик Иванов, Евгений Пазухин и я) и учинили тяжбу с СП, горкомом и этсетера. Был сделан сборник «32-х поэтов» в 500 страниц, выдан на рецензию, и, таким образом, все дальнейшие действия были «легализованы». Я уехал, а друзья остались. Мне уже было нельзя. Из них – добрая треть была рекомендована СП на книги, публикации, тянулось всё это – годы. Печатать всё равно не будут, но молчать уже нельзя. Прозаиков тоже удалось организовать, но они – тяжелая артиллерия, всё еще заседают. Юра Гальперин и тот же Иванов – во главе. Надежды, разумеется, никакой нет, но еще большая безнадежность – сидеть по норам. Погибают рукописи (Булгаков врет – они горят!), спиваются поэты, но и здесь их печатать нельзя – на то Женевская конвенция. Что делать – ума не приложу, нельзя же ехать – всем. А как же – внуки? Пока которых, правда, нет. Но будут, куда они денутся? 14 декабря вся эта братия вышла на площадь (Сенатскую), почтить стихами и молчанием память декабристов. Милиция, войска, всё как взаправду. В постелях взяли Вознесенскую, Кривулина с женой, Иванова, фотографа Валентина Марию и студентку Кузнецову. Троих художников – на площади. Но кое-кто там был: Игнатова, Ширали. Охапкин не пришел («боится крови»), без Трубецких не обошлось. Шумят поэты!

А что делать? Я тоже шумел, доколе возможно было. Пришлось уехать. Сейчас вот нужно вытаскивать мою секретаршу с ее «выездным» мужем: как бы ей за меня туго не пришлось. А с вызовами туго. Боюсь я за нее.

И здесь не сладко: Париж меня не ждет, Шемякин охладел, «Континент» о моем существовании не подозревает, придется в Штаты. Профессии у меня никакой, два незаконченных высших (биолог и театровед —?), но ни биологией, ни театром я отроду не занимался, в Литинститут меня, натурально, не приняли, чему я рад. На филфак тоже. Имел стабильную двойку по устной литературе, даже при поступлении в Череповецкий пединститут. Американская профессура меня хорошо знает, но дай Бог «ленивого профессора» на будущий год! Там тоже кризис. Меня это волнует мало. По-настоящему меня волнует то, что в Массачусетском университете Иваск, Чалсма и Ласло Тикош организовали центр по изучению «новой русской литературы». Наконец-то кончили доедать Ахматову и Мандельштама, от них уже и косточки не осталось. Пора подумать о живых. Вот туда-то я и просил рекомендации у Сиднея Монаса, Роберта Джексона и у других. Если бы еще архив получить, можно было бы заниматься. Я готов. Только боюсь, у них тоже «кризис».