На берегах полноводной Сивини

— Ой, заболтался, сынок. Надо в магазин за колбасой, сейчас позавтракаем. Так посиди… да, забегу еще в канцтовары. Видал там хо-о-роший желтый портфельчик с двумя замками. У тебя ведь старенький. Жди, принесу.

Отец подмигнул Антону, потрепал по щеке и выскочил в коридор. Валерия Степановна возилась на кухне.

«Все ясно. Здесь решили, что я приехал только проведать».

Почему-то Антону стало больно за отца. Какой-то он растерянный, со всем соглашается. Побежал, как ученая собачонка, в магазин, сейчас колбаски принесет.

Переждав минут пять, Антон, крадучись, вышел в переднюю, бесшумно снял с вешалки куртку, рюкзак, осторожно толкнул дверь и бегом спустился с лестницы, прыгая через три ступеньки. Сразу шмыгнул за угол, чтобы не видно было из окна или с балкона, на ходу оделся.

Подальше отсюда, подальше! Наверное, нехорошо, что тайком сбежал? Что подумает отец и эта… крашеная. «А черт с ними!» И вдруг испугался, что так грубо, пусть и мысленно, отозвался о родителе. Нахмурился, зашагал быстрее. А девчушечка хорошенькая.

Что за день сегодня проклятый! С утра от всех начал таиться, врать. Представилось лицо матери, почему-то заплаканное, в морщинках. Как он ее любит! И бабушку. А вот хотел оставить? Нехорошо, очень нехорошо, никогда он больше не повторит такого. «Дурак я, дурак!» Пусть отец живет с… этой, а они и без него обойдутся.

За полчаса до назначенного срока Антон уже был на месте и очень обрадовался, когда увидел своих ребят у грузовика, новые поливальные машины.

Теперь он боялся, как бы его не увидел здесь отец: вдруг, не застав дома, кинется искать? И вздохнул с облегчением, когда поехали из города.

Обратное путешествие прошло так же благополучно. В Лашму вернулись засветло: солнце еще висело над соснами Красного бора. Антон шел домой, и ему казалось, что кричавшие у гнезд грачи приветствуют его возвращение.

— Почему же обедать не пришел? — сердито встретила его баба Настя. — Все своевольничаешь?

Антон молча снял куртку, разулся, стал искать свои тапочки.

— Сам себе голова? Нету над тобой ремня хорошего. Это что за моду взял, неслухмяный, совсем от дому отбился…

— А я был в Саранске, бабушка! — выпалил вдруг Антон, решив больше не врать.

— Батюшки светы, да как же это ты? — всплеснула старуха руками.

И все-таки Антону пришлось сочинить новую историю. По его словам вышло так, что товарищи взяли его «прокатиться».

— К отцу заходил?

Мальчик опять промолчал. И тут баба Настя заметила, как внук осунулся за сегодняшний день. Глаза его запали, казались пустыми, резче обозначились складки возле носа. Или это было оттого, что Антон в дороге запылился, почернел? Старуха сразу засуетилась вокруг него, как наседка вокруг цыпленка:

— Голодный небось? А у меня щи со щавелем, убоинкой. У соседа овца в яму попала, так я мясца купила. Мой, родимый, руки, садись за стол.

Крупные редкие и горячие слезы вдруг покатились по щекам Антона. Он быстро вытирал их грязной рукой, стараясь подавить рыдание, лицо его все искривилось: из него полилась вся боль, накопившаяся за злополучную поездку. Бабка едва не уронила дымящуюся тарелку зеленых щей. Сопя, моргая глазами, поставила на стол глиняную корчажку со сметаной, сама облупила ему сваренное вкрутую яйцо.

— Ешь. Ничего, ешь.

Все еще всхлипывая, Антон пошел к умывальнику на кухне.

Вернулся немного успокоенным, взял деревянную расписную ложку, помешал суп, тихо проговорил:

— Побывал я, бабушка, на старой квартире у отца. Там не только другая… там и маленькая девочка.

Снова задрожал его подбородок, задергались губы. Старуха тяжело вздохнула:

— Что поделаешь, внучек? Такая жизнь у людей. Ничего, все обомнется.

Сразу после ужина Антон лег спать. Он понимал, что впереди еще предстоит длинное и тяжелое объяснение с матерью. Нотации ему не избежать. Скоро, наверно, вернется с работы. Уж подождать ее, что ли, выслушать все попреки сегодня? Он снял с полки роман «В трущобах Индии», стал читать. И не заметил, как веки его смежились, и он крепко заснул, будто провалился в яму. Книга соскользнула на пол.

Утром его разбудила мать.

— Ты что не на комплексе? — спросил он, обеими руками протирая глаза.

— Совещание было в правлении. Сейчас еду.

Смотрела Вера Михайловна пытливо, испытующе. Антон вспомнил вчерашний день, кисло поморщился: «Сейчас мать начнет». Но Вера Михайловна не упрекнула его ни одним словом. Видно, вчера баба Настя все ей рассказала, посоветовала не расстраивать мальчика. А может, Вера Михайловна и сама так решила. Она лишь особенно крепко поцеловала сына, погладила по голове. Мальчик прижался к матери.

— Не опоздай на уроки.

Когда она вышла, Антон еще какое-то время сидел в постели, невидящим взглядом глядя в раскрытое голубое небо, откуда вливался утренний свежий росистый воздух. Он понял, что нет у него никого на свете дороже этих двух женщин — матери и бабушки.

X