На берегах полноводной Сивини

Кобзев сложил перочинный ножик, забрался в кузов, стараясь занять поменьше места, не стеснить своих недругов. «Газик» тронулся, рванув из-под колес пыль, щенки шарахнулись к забору и сердито затявкали нежными голосками.

— Из вас кто-нибудь раньше бывал на комплексе? — спросила Вера Михайловна. Ей хотелось сблизить насупившихся и неловко молчавших мальчиков.

Никто не отозвался. Кобзев покосился на них, видимо не желая выскакивать вперед, и, видя, что те как воды в рот набрали, нехотя проговорил:

— Я был.

— Давно?

Пришлось Кобзеву втянуться в разговор:

— Осенью прошлого года, когда перегоняли колхозных телят из Журавлихи. Комплекс тогда только-только открылся.

— О, так это и я участвовал, — с живостью подхватил Роман. — Совсем из головы вон. Помнишь, Леша, у нас тут свои подшефные были?

— Какие подшефные? — заинтересовалась Вера Михайловна.

Лешка покосился на Романа, как бы говоря: ты тут свой, отвечай, что тот охотно и сделал.

— Телята тогда жили в Журавлихе, недалеко от нашего лагеря, на опушке леса. Ну, ребята летом бегали к ним, чистили, убирали стойла. Собирали в столовой куски оставшегося хлеба, солили покруче и приносили. Ох, они любят! У каждого был подшефный бычок. Моего звали Бурун. У Тани Рамайкиной — Шамайка, телочка. А твоего как, Леша? Рогатый? Да-да, Рогатый. Мой Бурун был здорово драчливый, все налетал на других бычков. Чудные они. Бывало, если долго не идем к ним вечером, орать начинают на весь лес — зовут. Помнишь?

— И Буруна, и Рогатого вы сейчас увидите, — сказала Вера Михайловна.

— О! — воскликнул Роман. — Они нас узнают. Жалко, хлеба не захватили.

Слева вынырнула длинная полоса лесопосадки. Березы уже вошли в рост, сейчас закудрявились, выкинули по-весеннему клейкие желтоватые листочки. Все вокруг уже заросло травой, из нее тянулся молодой подсед.

— Говорят, тут грибов много, — сказала Вера Михайловна. — Летом надо походить.

Лесной полосе, казалось, конца не будет. «Газик» свернул на другой проселок и опять покатил полем. За машиной взвивалась туча пыли, ветер закручивал ее в толстые воронки, и они долго гнались за ездоками, пока не сворачивали на озимые зеленя. Солнце сильно накалило тент, в «газике» стало душно. Ребята сперва расстегнули пуговицы курток, а потом и рубашек.

— Федор Анисимович, — обратилась Вера Михайловна к пожилому водителю, который за всю дорогу не обмолвился ни словом. — Когда приедем, приподнимите, пожалуйста, тент. Можно?

Некоторое время шофер молча вертел баранку, потом ответил, будто крякнул:

— Почему нельзя?

И опять замолчал до самого комплекса.

У крыльца двухэтажного домика, крытого шифером и служившего помещением для рабочего персонала, он круто затормозил. Все вышли из машины, с удовольствием разминаясь после долгого сидения.

— Вот моя фабрика, — сказала Вера Михайловна. — Разве не похоже?

За домиком вытянулись четыре громадных кирпичных корпуса, длиной чуть ли не в сто метров каждый, тоже покрытые шифером.

— Откармливаем здесь полторы тысячи бычков и телочек, выбракованных из племенного стада. А вот этот домик — наша контора и бытовка.

— Что за «бытовка»? — спросил Антон.

— Помещение, где обслуживающий персонал переодевается, а после работы принимает душ.

— Можно, мама, посмотреть комплекс?

По глазам Веры Михайловны было видно, что ей приятна просьба сына.

— Пошли.

Ворота ближнего корпуса были широко раскрыты. Молодняк стоял в четыре ряда. Каждый бычок в своем стойле. Стойла разделялись жердевыми загородками. Солнце било в верхние узкие окошки, внутри было прохладно.

— Ух, сколько их, — сказал Роман, с интересом разглядывая животных, которые медленно поворачивали к людям головы, лениво пережевывали жвачку. — Откуда вы их берете?

— Колхозы сдают.

— Много у вас доярок? — спросил Антон.

Вера Михайловна улыбнулась:

— Ни одной. Мы только откармливаем скот и сдаем на мясокомбинат. Здесь в основном метисы… пока, конечно. Курс у нас взят на развод племенного стада.

Вдоль стойл тянулась кормушка. Каждое стойло имело автопоилку. Антон заглянул в одну: воды там почти не было, лишь чуть-чуть светилась на донышке. В это время бычок сунул морду в поилку, надавил железную лапку, вделанную в дне. Оттуда ударила вода. Бычок напился и отошел, роняя на пол капли.

— Здорово! — сказал Антон другу. — Верно?

Кобзев шел позади, тоже все с интересом рассматривая. Видимо, ему здесь многое было лучше известно, чем одноклассникам, потому что он ничему не удивлялся.

— Сколько ж, мама, у тебя здесь народу работает? Много?

— По пальцам пересчитать можно, сынок. Четыре оператора, четыре дежурных электрика, механики. Кто еще? Ответственные дежурные по воловням. Всё.

За стенами помещения послышался в это время шум мотора — или кто-то прибыл, или, наоборот, уезжал. Антон недоверчиво посмотрел на мать.

— А пастухи? Сколько их?

Вера Михайловна опять смеющимися глазами посмотрела на ребят.

— Ни одного.

— Уж тут разыгрываешь! — ответил Антон, не поверив. — На такое количество скота? Как же вы его пасете?

— Никак. Выпускают бычков только на прогулку, тут же возле корпусов. И зиму, и лето они кормятся в стойлах, это и экономней, и выгодней.