На берегу Тьмы

Удивляясь сам себе, играя в этой странной пьесе свою последнюю сцену, впереди процессии, сопровождающей молодых на их первую брачную ночь, брел изрядно выпивший Николай и нес икону. Следом семенила Глаша, светилка, указывая молодым путь большой восковой свечой.

Как будто отгоняя нечистую силу, Николай трижды ударил кнутом по постели, приготовленной из мешков с мукой, ржаных снопов и положенных поверх матрасов, с отчаянием взглянул на Катерину и вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. «Ну вот и все. Закончилось. Мне не в чем себя упрекнуть».

Молодым, которые не имели права есть весь этот день, оставили хлеб и холодную курицу: съедая мясо курицы, новобрачные приобщаются к ее плодовитости.

Оставшись одни, Катерина и Александр набросились на еду. От волнения Катерина подавилась и закашлялась.

– Ты боишься? – догадался Александр.

– Да, – покраснела Катерина.

– Мать тебе ничего не говорила? Или еще кто-нибудь?

– Нет, – еще больше смутилась Катерина.

– Милая моя! В Евангелие написано «муж и жена одна плоть». Все естественно.

Катерина молчала. Кусок не лез ей в горло.

Александр подошел к ней, подал руку и, глядя ей в глаза, стал осторожно снимать ее подвенечное платье.

– Не бойся, – шепнул он.

Катерина, прикрывая наготу руками, заплакала от стыда. Она понимала, что происходит что-то важное, доселе неизвестное, ей стало страшно ошибиться, сделать что-то не так, что не понравится Александру, и разочаровать его.

Он поцеловал ее, сначала осторожно, потом все более настойчиво. Раздел и осторожно положил ее, обнаженную, на постель.

В комнате было холодно – у молодых в первую ночь не топили с расчетом на то, что холод вынудит сблизиться неопытных мужа и жену.

– Я согрею тебя.

Александр, сняв с себя батистовую рубашку, лег рядом с ней и накрыл их обоих пуховым одеялом.

– Ты вся дрожишь.

Стащив под одеялом брюки, он обнял Катерину, прижал к себе и снова стал целовать. Его тело было горячим, но Катерина все еще дрожала. Вдруг Катерина угадала, почувствовала, что Александр улыбнулся ей. Это произошло так неожиданно, что она рассмеялась – страх наконец отпустил ее: «Мой родной! Все теперь будет хорошо».

Она обхватила его плечи и с силой, с отчаянием прижалась к нему. Александр не торопился и был очень нежным. Катерина заплакала: она стала женой и теперь принадлежала Александру. Но ждала, что произойдет что-то необыкновенное: закружится голова, обдаст жаром, как тогда, с Николаем, онемеют ноги, что она забудется. Но ничего этого не случилось.

Глава 4

Утром заснеженная площадь перед берновской церковью пестрела санями, украшенными разноцветными лентами. Кое-как прикрывшись овчинами, в них сидели пока еще тихие, сонные дети. Ждали. Лошади переминались с ноги на ногу и лениво, не ощущая никакого торжества, обыденно жевали сено. Погода стояла морозная и пасмурная – как говорили старые крестьяне, к хорошему урожаю. Литургия закончилась. Нарядные взбудораженные крестьяне в сермягах и кожухах, подпоясанные кушаками, вынесли из церкви хоругви, немного посуетились на паперти и торжественно пошли крестным ходом на «ердань». Катерина и Александр вместе с Наташей под звон колоколов поплелись за притихшей толпой. Чтобы не застудить девочку, Катерина туго перевязала ее крест-накрест пуховым платком так, что оставались видны лишь любопытные глазки. Наташа слышала, как под новыми валенками, подаренными на Рождество Александром, тявкал снег. Ощущение праздника, передалось и ей: захотелось прыгать, танцевать, но шубка, валенки и огромный платок обездвиживали ее, мешали идти. От бессилия Наташа заплакала. Слезы на щеках противно холодили, а попадая на платок и вовсе превращались в маленькие сосульки. Катерина склонилась к ней и вытерла слезы платком, высморкала и улыбнулась: «Мерзнешь, волчий хвост?»

На поверхности застывшей припорошенной снегом Тьмы вырубили полынью в виде креста – иордань. Большой, сверкающий ледяной крест возвышался возле проруби. Изо льда сделали и престол, «царские врата» украсили еловыми ветками.

Несмотря на крепкий мороз, кое-где на перекатах Тьмы вода не замерзла, и слышалось заливистое журчание быстрого ручейка под тонким льдом. На обоих берегах уже горели костры, «чтобы Иисус, который крестился в Иордане, мог погреться у огня». Отец Ефрем отслужил водосвятный молебен, погрузил крест в воду и велел выпустить белых голубей – символ святого духа.

После освящения вокруг «ердани» началась суета. Крестьяне спешили поскорее зачерпнуть воды каждый в свою посудину. Верили: чем раньше, тем вода «святее». Самые смелые и отчаянные парни начали по очереди, подбадривая и насмехаясь друг над другом, скидывать одежду и погружаться в ледяную воду: в этот день простудиться нельзя. Трижды под «Отче наш» ныряли и тут же выбегали и кутались в тулупы с криками: «Ай, хорошо!». Девушки исподтишка посматривали на парней в мокрых нижних портках и торопились умыться в «ерданской» воде «для красы и чтобы личико было розовое».