На берегу Тьмы

После праздника старались как можно дольше не стирать: верили, что, когда в воду опускается крест, вся нечистая сила выпрыгивает из воды и сидит потом на берегу, дожидаясь, когда бабы принесут грязное белье, чтобы по нему, как по лестнице, снова спуститься в воду. Поэтому считалось, что чем позже бабы затеют стирку, тем больше нечистой силы сгинет от морозов.

Накануне Катерина с Александром вернулись после великого освящения воды и сели у себя во флигеле за стол как положено – с первой звездой. Постились – приготовили голодную кутью[38].

Обедали теперь вдвоем во флигеле, а не на общей кухне вместе с остальными работниками, как привыкла Катерина. В этом уединении было что-то таинственное, понятное только им. Они часто смеялись, ребячились, подшучивали друг над другом, обсуждали новости, а иногда просто молчали, но и тогда им было хорошо. Катерина и Александр еще не успели насладиться, пресытиться друг другом, между ними не вспыхнуло еще ни одной серьезной ссоры. Влюбленные жили счастливо. Скоромные вечера[39] проходили в ожидании – Катерина знала, что после ужина они торопливо лягут в пока еще холодную, скрипящую крахмальной простыней постель, Александр почитает вслух книгу, а потом станет осторожно, целуя, раздевать. Она наконец почувствовала, и теперь предвкушала эту близость, томилась от нее и знала, что он тоже думает об этом. Ни один жест, взгляд, намек не выдавали, что произойдет между ними дальше. Но эта тайна, чаяние близкого наслаждения, еще больше сближала их.

Катерина с улыбкой вспоминала о гадании в Сочельник – ведь и правда суженый оказался из Новгорода, как раз из той стороны, куда показал валенок. Ну а то, что гадание предсказало, будто счастья ей не будет, – глупости. Доказательство этому? Благодать, которую она постоянно, день за днем, ощущала и которая только множилась в ней.

Только Николай и его болезненный взгляд омрачали ее беззаботную радость. Он смотрел так, что Катерина ощущала себя виноватой. Словно видел на ней отпечатки рук Александра, чувствовал его запах, оставшийся на ней после ночи, и было в этом что-то плохое, порочное, словно она не имела права быть любимой собственным мужем. Катерина стала избегать встреч с Николаем.

Клопиха не упускала возможности уколоть Катерину и сделать ее радость не такой очевидной и раздражающей.

Накануне Богоявления, чтобы «оградиться от посещения бесовского», экономка поставила мелом на всех дверях, оконных рамах и стенах крестики. Только флигель управляющего обошла стороной. Это расстроило Катерину. Несмотря на то, что Катерина заботилась о Наташе, тревожась о ней, как о родной, без устали помогала Агафье на кухне, никогда не сидела без дела по вечерам, занимаясь шитьем и штопкой, Клопиха все равно гневалась. Теперь, когда Катерина вышла замуж, экономка всем видом показывала, что считает ее недостойной Александра, необразованной крестьянкой, которая пользуется своей красотой и доверчивостью мужчин. И, будь ее воля, она, Клопиха, многое рассказала бы Александру, особенно про Катерину и Николая.

Александр, заметив, как печальна Катерина, расспросил ее. Она, как повелось между ними, не утаивая, рассказала про кресты на дверях. Александр со свойственным ему мальчишеским пылом высмеял экономку: снова старуха со своими поверьями. В шутку рассказал Николаю. Но тот в ответ неожиданно рассвирепел, схватил мел и размашисто отметил все двери и окна флигеля огроменными крестами. Катерина обрадовалась: Николай на ее стороне, что бы ни случилось. Жаль только, что Саша не догадался так сделать, – кольнуло ее сердце.

В желании соблюсти традиции Клопиха была не одинока. В Навечерие все село занималось очень важным делом: заготавливали крещенский снег. Бабы сгребали его со стогов и бросали в колодцы, чтобы те не пересыхали в случае летней засухи, добавляли в корм скоту «от всякой хвори», забивали в бочки в банях, чтобы хранить этот растаявший снег весь год и лечиться им. Девки умывались – добавляли себе красы, а старухи собирали снег, чтобы отбеливать холстину. Никто не оставался в стороне.

Во многих домах, чтобы увидеть Крещение Господне, ставили на стол чашу с водой и ждали, когда ровно в полночь вода начнет колыхаться. Верили и божились, что правда: в эту ночь открывалось небо, как врата к Господу, и о чем открытому небу помолишься, то и должно было сбыться.