На берегу Тьмы

Еще одна мысль тревожила ее: вдруг она станет противной Саше? Фигура обабится: вырастет живот, набухнет грудь, разнесет бедра. Станет муж любить ее так, как раньше? Не найдет себе другую, не рожавшую? Выдержит ли так долго?

На Сретение, как раз когда собирались валить лес на больницу, из Старицы пришла весть: жена убитого де Роберти решила оставить Валентиновку и навсегда уехать из Тверской губернии. После случившегося скандала и суда над горничной и лесником вдова безуспешно пыталась продать усадьбу, но никто из суеверия выкупать дом и жить в нем не хотел. Да и ничего особенного это имение собой не представляло, чтобы платить за него такие деньги: обыкновенная одноэтажная деревянная усадьба, окруженная болотами, – одним словом, проклятое место. Недаром эту усадьбу покойный де Роберти унаследовал от матери, урожденной Ермолаевой, а та, выйдя замуж по большой любви за католика де Роберти де Кастро де ла Серда, за неповиновение была проклята отцом и получила в приданое лишь этот кусок непроходимого болота.

Прослышав про Валентиновку, Николай, недолго думая, отправился туда и предложил помещице, не выкупая земли, приобрести у нее само деревянное строение. Дело оказалось выгодным для обеих сторон, и Вольф с вдовой сошлись в цене. Де Роберти была рада сбыть хотя бы усадьбу и уехать, а Николаю перевезти «проклятый» дом и переделать под него проект больницы оказалось намного проще и дешевле, чем начинать новую. Николай не был суеверным. К тому же ему казалось важным, чтобы больница могла заработать уже в этом году: если бы строили сами, как предполагали, пришлось бы ждать следующего года, чтобы новый сруб отстоялся.

Волею судеб Николай позаботился и об Александре. Оказалось, что в лесу под Валентиновкой с прошлой зимы стояли раскатанными под шатры новый, срубленный «в крюк», большой флигель и баня. Николай решил, что это знак.

После Крещения и разговора с Катериной он много думал: где родится и будет жить ребенок? Сможет ли он по-настоящему отпустить Катерину и не волноваться каждый раз, встречаясь с ней? Николай видел, что она, как и он, тяготится их, пусть даже ставшими теперь редкими, встречами. Катерину надо было наконец отпустить, дать ей жить счастливо. «Рядом с тобой она даже смеяться не смеет!» – решил он тогда, не зная, как поступить. Теперь же эта возможность ясно представилась Николаю: Катерина могла въехать в свой дом, рожать и растить дитя в покое, не потревоженная им, и он наконец тоже освободился бы от нее.

Николай договорился о покупке скопом. Александр помчался в Старицу и взял у Крестьянского банка беспроцентную ссуду на пятнадцать лет на покупку земли и строительство, которые нужно было отдавать только через пять лет равными частями. Все сложилось удачно.

По санному пути перевезли все постройки: усадьбу – в Берново, а флигель и баню – на хутор. Как все теперь стали его называть, Сандаловский, или Сандалиха.

Александр бойко распоряжался на обеих стройках разом – чтобы успеть до пахоты и до полнолуния. В строительстве больницы помогал Петр Петрович, а уж у себя приходилось управляться самому.

Для работы на хуторе Александр нанял троих непьющих мужиков. Заново перекатили зернистые валуны, сложенные в ноябре под новый дом. Первый, нижний маточный, венец поставили на ряж[41] и приготовились собирать сруб.

Как тут же предупредили Клопиха с Агафьей, беременной Катерине подходить к строящемуся дому было нельзя – плохая примета. Собственно, этих «нельзя» было много: и выходить из дома после заката, и смотреть, как забивают скот, и одной ходить в лес, и переступать через коромысло, чтобы ребенок не родился горбатым, и через земляные плоды, чтобы не случилось выкидыша, и через острые предметы, чтобы не вызвать тяжелые роды. Но ничего так не хотелось Катерине, как увидеть хутор и новый дом.

Однажды поутру Александр, ничего не сказав, с улыбкой посадил Катерину в сани и завязал ей глаза платком: сюрприз. Поехали. Сани легко скользили по гладкой припорошенной дороге, забирая то вправо, то влево, и вскоре замерли. Сняв платок, Катерина увидела, что они на хуторе: от дороги на Павловское, у раскидистой березы, вправо уходила колея, петляя мимо сложенных в ряд валунов, забредала в лес и сбегала с высокого берега вниз к журчащей Тьме, как раз к переправе, новой больнице, мельнице и Наташиному омуту.

Перед будущим домом вплоть до дороги простиралось поле, пока еще укутанное жухлым, уже предчувствующим весну, снегом, а позади дома, защищая его от северных ветров, стояли могучей стеной мохнатые ели.

– Как ты хорошо все придумал! – сказала Катерина. На глазах выступили слезы. – Дом, наш будущий дом! Я пошью занавески, украшу подзорами кровати.

– Мы обязательно будем счастливы здесь, – ответил, улыбнувшись, Александр. Ему тоже нравился хутор, их будущее родовое гнездо. Здесь они станут трудиться. Здесь будут рождаться, играть, расти их дети. Сандаловы. Им он передаст этот дом и землю в наследство. Александр гордился, что жена одобрила его.