На берегу Тьмы

– Парень будет. – Вовиха с облегчением хлопнула по колышущемуся от детских толчков животу и вздохнула: – Эх, надо было так оставить. Еще не то тебе через него пережить придется.

Катерина не слушала старуху: ее сын, ее ненаглядный сын, уже любимый ею, жив – все плохое позади.

Когда Ермолай увез Вовиху, Агафья помогла Катерине и Александру зайти в дом.

– Что это за бабушка была, Агафья? – спросил Александр.

– Так то ж Вовиха, ведьма наша берновская.

– Как ведьма? Ты знала, Катя?

Катерина молчала. Она не знала Вовиху: услышала ее голос и доверилась, не задумываясь. Теперь Катерине стало особенно стыдно перед Марфой, которая учила молитвам и никогда бы не допустила, чтобы ведьма даже близко подошла к внучке. Но под руками Вовихи ожил ребенок, было это совпадением или нет, и теперь Катерине стало не важно, кем была Вовиха. Главное, ребенок остался жив. «Грех! Грех!» – мерзко отзывалось у нее в голове. Катерина оправдывала себя, что не ведьма – Бог спас сына.

– Ну а кто ж, по-твоему? Кого надо было звать-то? – взвилась Агафья.

– Врача.

– Ну так и звал бы, – огрызнулась Агафья и стремительно вышла из дома, хлопнув дверью. – Печку топить не умеет, собака! – выругалась про себя Агафья.

Сандаловы остались одни. Катерина чувствовала, что муж с трудом сдерживается. Наконец Александра прорвало:

– Как же ты допустила такое, Катя?

– Она же спасла, – возразила Катерина.

– Ведь это ведьма! Может, она порчу на тебя и на ребенка навела! – Теперь и неизвестно, каким он родится! Может, урод?

– Делай со мной что хочешь.

– Как ты могла?! Нет больше тебе доверия! – крикнул Александр и, громко стукнув кулаком об косяк, вышел из дома.

Катерина плакала и не ложилась спать – это была их первая ссора, и она не знала, что делать, чего ожидать. Вдруг Александр ушел навсегда? Или задумал плохое? Не бежать ли искать его в ночи? Но не решалась: в лесу вокруг хутора бродили дикие животные. Катерину душило чувство несправедливости: почему осудил? Ребенка и их самих чуть не загубила баня, стопленная самим Александром.

К утру Александр вернулся, умылся, привычно фыркая и расплескивая воду, переоделся и, не замечая Катерины, уехал в поле.

Вскоре в пыльном дорожном костюме примчался Николай, порывисто взбежал на крыльцо и громко заколотил в дверь:

– Только что из Малинников. Агафья все рассказала.

Катерина отрешенно пригласила его войти и налила чаю:

– Вы тоже судите меня?

– Тебя? За что?

– За то, что не молилась, а ведьму позвала.

– Да любая мать сделает все, что угодно, ради спасения своего ребенка. Я поступил бы так же.

– Тогда отчего Саша меня судит?

– Не знаю, Катерина. Думаю, винит себя за то, что подвел тебя, что не смог тебе помочь.

– Почему же тогда не говорит со мной? Будто виноватее меня нет никого на белом свете? – заплакала Катерина.

Она плакала и не могла успокоиться.

– Ну тише, тише, это пройдет, забудется, – успокаивал Николай, а про себя думал: «Черт знает, что такое!» – я поговорю с Александром.

– Правда? И он вернется? – встрепенулась Катерина и вытерла слезы.

– И он вернется, – устало сказал Николай.

Эти долгие дни и недели, когда он пытался забыть Катерину, отдалиться, стали тщетными, обратились в прах в одно мгновение. Один ее взгляд – и он готов был бежать по ее зову, выполнять любые желания, даже помогать стать счастливой с другим. Николай корил себя: «Где моя сила? Я военный офицер, ранен в бою, но не могу устоять перед этой женщиной. Я проклят, заколдован – не иначе».

Вышло, как сказал Николай: в тот же день после разговора с ним Александр вернулся и вел себя как ни в чем не бывало, веселился и шутил. Катерина ожидала какого-то объяснения между ними, но так и не дождалась. «Наверное, к лучшему», – успокоилась она.

Николай настоял, чтобы Александр каждый день привозил жену в усадьбу играть с Наташей или помогать Агафье на кухне: оставлять ее одну на хуторе было небезопасно: скоро ожидались роды. Катерина обрадовалась. Посидев в одиночестве на хуторе, заскучала: шить нельзя, одной в лес беременной ходить нельзя – плохая примета, да и опасно. Да и тосковала без Александра, который с утра до ночи уезжал в поля: то сенокос, то прополка, то уборка озимых.

Семнадцатого июля Агафья с Катериной варили варенье из вишен. Сначала предстояла самая неприятная работа: покрывая все вокруг въедливыми брызгами кислого сока, вытащить шпильками косточки.

– Тьфу ты, собака! – то и дело раздражалась кухарка. Она терпеть не могла варить вишневое варенье. То ли дело сливовое: возни мало, косточки большие, а варенье сладкое и ароматное, со шкурками. Но урожай вишни в этом году оказался, как назло, огромным: ни конца, ни краю этим ягодам. – Ты свои банки пометишь и отдельно в подвал поставишь, – наказывала Агафья. – Как народишь младенчика, муж все на хутор свезет.

– Да неудобно как-то: сахар-то не мой, а барский… – отнекивалась Катерина.

– Так ведь и ты барину варенье варить не должна, вот за работу и возьмешь десяток баночек-то.