На дорогах Афганистана

Не менее меня взволнованные солдаты схватились за молоты. Первые удары прозвучали тихо и глухо. Клинья совмещались почти без сопротивления. Прокладки положения не улучшили. Расстояние между быком и пролетом увеличивалось.

Я с тоской наблюдал в люнет нивелира, как фундамент миллиметр за миллиметром поднимается вверх. Это означало, что он дает осадку, ибо в люнете получается перевернутое изображение.

Около двенадцати я объявил обеденный перерыв. Для всей бригады был приготовлен чай. Моя чашка стояла на плоском камне, который вот уже много дней подряд служил мне стулом, столом и даже чертежной доской. Близкий к состоянию душевного кризиса, я погрузился в мрачные размышления. Столько сил и энтузиазма было вложено в этот чертов мост, и вот теперь грозит полное фиаско. Я повернулся спиной к сидящим на корточках солдатам. Мне было неприятно ловить на себе их вопрошающие взгляды. Попросту не было сил делать вид, что все идет как надо. Низко склонившись над чашкой, я прихлебывал свой чай. И вдруг за спиной услышал:

— Сташек, привет! Как дела?

Голос, без сомнения, принадлежал Властину Новаку, чешскому инженеру-дорожнику. Мне был симпатичен этот милый уроженец Брно, я любил его за легкий, веселый нрав и острый ум, но какого черта его принесло теперь сюда?

Чех мгновенно угадал мое настроение. Схватил брошенный солдатами молот и ударил по одному из клиньев. Краем глаза я заметил, как Властин потешно покачал при этом головой.

— Это не твоя вина! — крикнул он. — Ты все делаешь правильно. Виноват тот балбес, который ставил мост.

— Это уж точно, холера его возьми!

— Что, уходит в грунт?

— Не говори, уже на четыре сантиметра.

— Так ты бей, пока не остановится.

— «Остановится!» У меня уже нет прокладок.

— Сделай новые.

— Оставь меня! — буркнул я.

— Салам алейкум, инженер-саиб! — Надо мной склонилось улыбающееся лицо Алама. — Не надо нервничать.

Этот еще откуда взялся со своими утешениями!

— Обед кончился. За работу! — крикнул я солдатам, хотя не прошло еще и получаса.

Люди не торопясь заняли свои места, и вновь раздался стук молотов. Я велел принести чай для Властина и Алама. Разговор зашел об участке дороги от Чари-кара до Пули-Матана, на котором работали мои собеседники. Немного непременных жалоб на ужасную жару, немного — на организацию работы, нехватку оборудования, ну и, разумеется, самая подробная взаимная информация о сроках пребывания в Афганистане.

Принимая участие в беседе, я ни на секунду не переставал прислушиваться к ударам молотов. И вдруг мне показалось, что они стали более короткими и гулкими. Я медленно приподнялся, боясь ошибиться. Ну да, гак и есть! Колени мои слепка задрожали.

— Тяжело идет! — объявил кто-то из солдат.

— Ну, давайте еще! — крикнул я и подскочил к нивелиру.

Прибор впервые фиксировал минимальный подъем пролета.

— Властин, посмотри в другой нивелир! — почти завопил я. — А вы бейте сильней!

Солдатам передалось мое возбуждение. Они работали молотами с удвоенной энергией.

В состоянии крайнего нервного напряжения мы рассматривали видимые в люнеты клеточки миллиметровой бумаги.

— Больше не уходит, — объявил Властин.

Пролет поднялся еще на два миллиметра, когда мне доложили, что основания клиньев расплющиваются, но сами клинья не трогаются с места. Я почувствовал огромное облегчение.

Многодневное напряжение, страхи — все оставалось позади. Даже если за эти несколько дней устои дадут осадку на сантиметр или два, мы легко устраним ее с помощью клиньев. Главное — что устои опираются теперь на твердый грунт, хотя бог весть что может случиться, когда по мосту пройдут сорокатонные гиганты. Я попрощался с Властином и Аламом. Последний задержал на минуту мою руку в своей и сказал с улыбкой:

— Ну вот, стоило ли волноваться?

— Теперь, конечно, уже нет причин для волнений… Жизнь прекрасна! Ребята, на сегодня работа кончена. Двоим остаться с инструментами, остальные свободны до завтра. Только прошу нивелиры не трогать! Властик, Алам-джан, разрешите пригласить вас к себе на рюмку вина!

В день праздника, за час до назначенного времени, я посадил все свое семейство в машину и повез на площадь, где должен был состояться парад. Город украшен красным, зеленым, черным. Празднично одетые люди шли в сторону Чамана. И хотя празднество еще не началось, большая площадь уже была заполнена до отказа. Некоторые семьи даже расположились группами. Дети в национальных костюмах, расстеленные на траве ковры и коврики, яркая голубизна неб-а, зелень все это создавало поразительно яркую, неповторимую картину.

Со стороны площади к трибунам прилегало огромное поле с разбитыми на нем палатками. Король с семьей, государственные мужи, дипломатический корпус, иностранцы, высшие офицерские чины, служащие — все находились на заранее отведенных местах. Опеку над своей семьей я поручил Экбалю, который явился раньше всех и, пользуясь привилегией переводчика, занял палатку, предназначенную для «хариджи».