Читаем На гребнях волн полностью

– Так Ричард Батлер делает в клипе на эту песню!

Кто такой Ричард Батлер, я не спрашиваю – только жалею, что не успела посмотреть и выучить, как зовут музыкантов.

– Попробуй! – говорит он.

И я начинаю кружиться, сперва неохотно.

– Давай, вытяни руки! – не отстает Кит.

Так я и делаю.

Мы кружимся навстречу друг другу, так что с каждым оборотом наши руки мягко соприкасаются. Каждый раз, когда мы поворачиваемся друг к другу лицом, я вижу, что Кит подпевает. Сама я полностью отдалась музыке. Я взлетела и парю над миром, и ничто больше меня не волнует – только лицо Кита, снова и снова, на каждом повороте, вместе с легким запахом «Тайда».

– Я так счастлива, что мы сюда пришли! – говорю я.

– Что? – Из-за музыки он меня не слышит.

– Я так счастлива! – кричу я во весь голос.

Спев еще несколько песен, «The Furs» уходят – и у меня падает сердце. Но все кричат, снова вызывая их на сцену – я тоже, особенно я, – и группа возвращается и начинает играть «Милашку в розовом». И снова я прыгаю и кричу вместе со всеми и мысленно молю только об одном – чтобы эта музыка звучала вечно.

Но концерт все-таки заканчивается, и мы с Китом выходим в холодный туман. Ночной воздух пахнет новыми кожаными куртками. Из тумана выныривают низко посаженные и широко расставленные фары «Сааба», и мы усаживаемся на заднее сиденье.

– Ну как? – спрашивает Ева, отъезжая от клуба.

– Фантастика! – отвечает Кит.

Я чувствую, как его пальцы осторожно пробираются по моей руке, сжимают ладонь. Чувствую, как бьется его пульс.

– Смотрите-ка! – говорит Ева, когда мы сворачиваем на Пайн. – Ни одного красного светофора. Все для нас!

И мы несемся сквозь ночь по бульвару, словно проложенному лишь для нас двоих.

20

Наконец наступает пятница, день вечеринки. Мария Фабиола в школу не приходит. «Может, ее снова похитили?» – думаю я, но понимаю, что вслух этого лучше не говорить. Такое можно сказать только Киту – вот он посмеется! Но Кита нет в городе, он уехал в Йосемити на свадьбу двоюродной сестры.

В школе никто не может сосредоточиться – даже учителя, все из которых, кроме биологички мисс Мак, тоже приглашены на праздник. Все гадают, что же там произойдет. Нам наконец все объяснят? Откроют тайну? Ведь об обстоятельствах таинственного исчезновения Марии Фабиолы и ее чудесного возвращения на Рождество все мы по-прежнему знаем не больше, чем три недели назад.

С последнего урока нас отпускают, даже не дожидаясь звонка. У ворот школы матери вышли из своих «Вольво», стоят кучками и ведут оживленные беседы. Сегодня все они принарядились. Я замечаю не меньше шести тщательно отглаженных юбок-карандашей.

* * *

Вернувшись домой, я прохожу к себе через комнату Евы. Теперь мы называем гостевую комнатой Евы: шведская община не нашла ей новое место, и пока она живет у нас. Надеюсь, проживет подольше.

Я показывала Еве платье в горошек, купленное на Хейт-стрит, но на мне она его еще не видела. Закрыв за собой дверь, я переодеваюсь. Застегивая пуговки на спине, вспоминаю ловкие, изящные руки продавщицы – как она расстегивала эти пуговицы на манекене. Сейчас я не чувствую себя собой, и лучше быть не может: ведь я – это та, кого все бросили.

Скользнув ногами в новые туфли, иду к Еве.

– Бе-зу-пре-чно! – объявляет она, нараспев и с раскатистым «р-р».

А потом, вместо того чтобы попросить повернуться, сама встает и обходит меня кругом, словно статую в музее. Как будто я – произведение искусства.

– А теперь, – говорит она, – у меня для тебя сюрприз!

Идет к швейному шкафчику, и ее широкие ступни оставляют следы-вмятины на белом плюшевом ковре. Швейный шкафчик она превратила в свой собственный: мамины пяльцы, спицы, катушки и клубки переехали на нижнюю полку. Это ободряет: похоже, Ева действительно поселилась у нас надолго.

Ева достает круглый кожаный футляр, словно для какого-то музыкального инструмента – бубна? Барабана? Расстегивает молнию с легкостью и уверенностью стюардессы, демонстрирующей спасжилет.

– Та-дам! – говорит она и вручает мне шляпу.

Я не сразу понимаю, что это.

– Котелок? – спрашиваю я. Читая «Невыносимую легкость бытия», я понятия не имела, как выглядит котелок.

– Ja, – отвечает Ева.

Шведы обычно не кивают в знак согласия – наоборот, отвечая «ja», вздергивают подбородок.

– Правда? – спрашиваю я и немедленно пристраиваю шляпу на голову, предчувствуя, что, возможно, смотрится она на мне смешно.

– Ja, ja! – отвечает она. Похоже, если и смешно смотрится – ей это не важно.

Что ж, надеваю шляпу. Ева и ее подруга Моника, тоже работающая по обмену, везут меня на вечеринку на «Ягуаре» Моникиной «семьи». Парковка возле дома забита – они паркуются во втором ряду. Я выхожу – и стою, держась за ручку задней двери, пока машина не трогается с места. «Все-все, – говорю я себе, – отпускай, и пошли». В глубине души я надеялась, что они доведут меня до дверей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные хиты: Коллекция

Время свинга
Время свинга

Делает ли происхождение человека от рождения ущербным, уменьшая его шансы на личное счастье? Этот вопрос в центре романа Зэди Смит, одного из самых известных британских писателей нового поколения.«Время свинга» — история личного краха, описанная выпукло, талантливо, с полным пониманием законов общества и тонкостей человеческой психологии. Героиня романа, проницательная, рефлексирующая, образованная девушка, спасаясь от скрытого расизма и неблагополучной жизни, разрывает с домом и бежит в мир поп-культуры, загоняя себя в ловушку, о существовании которой она даже не догадывается.Смит тем самым говорит: в мире не на что положиться, даже семья и близкие не дают опоры. Человек остается один с самим собой, и, какой бы он выбор ни сделал, это не принесет счастья и удовлетворения. За меланхоличным письмом автора кроется бездна отчаяния.

Зэди Смит

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза