На гребнях волн

Я подчиняюсь. Он лезет во внутренний карман пиджака, а затем театрально отворачивается – и через пять секунд поворачивается ко мне снова.

– Та-дам! – и вручает мне чашку.

– М-да, чувак, фокусника из тебя не выйдет! – говорит его прыщавый приятель.

Я закрываю глаза и одним долгим-долгим глотком опрокидываю в себя все содержимое чашки.

– Во дает! – говорит кто-то из парней.

Я снова смотрю на Акселя: теперь он меньше похож на будущего торговца недвижимостью и больше – на Милана Кундеру.

В этот миг по дому разносится чистый, пронзительный звон. Такой звук можно изредка услышать в симфониях: это треугольник. Я неохотно отворачиваюсь от Акселя.

В самом деле, треугольник! Арабелла держит его в руке и бьет по нему палочкой, а затем останавливается, чтобы звук разнесся по всему дому. Жакет она сняла, должно быть, для того, чтобы показать подтянутые руки. Белое платье облегает ее фигуру еще плотнее, чем я думала. Белья она не носит.

– Мы собрались сегодня здесь… – начинает она.

– «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»! – громко вставляет загорелый приятель Акселя.

Арабелла по-совиному поворачивает голову к нам. Кажется, хочет устроить выволочку тому, кто ее перебил – но взгляд ее останавливается на Акселе. Судя по всему, она думает, что это он сказал. А Аксель ей явно нравится. На ее губах в оранжевой помаде медленно проступает улыбка, возможно, соблазнительная.

– Безусловно, – говорит она. – Очень здорово, что все мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать замечательное событие. Наша чудесная подруга, моя замечательная крестница наконец-то к нам вернулась!

– Аминь! – вполголоса откликаются некоторые взрослые. Девочки хлопают, а мальчики свистят.

Марии Фабиолы по-прежнему нигде не видно.

– Мы с матерью Марии Фабиолы вместе учились в Вассаре и жили в одной комнате, – продолжает Арабелла. – Это было до того, как…

Тут звонят в дверь, и все оборачиваются, ожидая увидеть Марию Фабиолу. Однако в дверь входит и нерешительно мнется на пороге Лотта, девочка из Голландии. На ней красная фланелевая юбка, канареечный топик и сверху лиловый плащ. Все разочарованы тем, что это не Мария Фабиола, а Арабелла – еще и тем, что эта ее гостья так ужасно одета. Она резко отворачивается, словно хочет стереть из памяти это кошмарное зрелище. Лотта шарит глазами по комнате; взгляд ее встречается с моим. Ясно, что она хочет подойти и сесть рядом. Но алкоголь придал мне уверенности и безжалостности: я вижу в ней предательницу – и демонстративно отвожу взгляд.

Опускаю глаза на свою пустую красную чашку, затем смотрю на Акселя. Он понимает это так, что я хочу еще выпить. На самом деле нет: но мне нравится, что он внимательно на меня смотрит и старается угадать значение моего взгляда. Пока Арабелла заканчивает свою речь, Аксель снова выступает в роли неумелого фокусника: отворачивается, тянется правой рукой к левому внутреннему карману пиджака, словно собирается выхватить меч, но вместо этого подливает в чашку спиртное – как мне чудится, из серебряной фляги с гравировкой.

– «Калгон, унеси меня прочь!» – шепчу я ему на ухо.

В этот миг Аксель наклоняется ко мне, и я невольно касаюсь его уха губами. Он отвернулся от меня, но я чувствую, как его тело напрягается от удовольствия.

Остаток речи Арабеллы мы пропустили. Когда Аксель отдает мне чашку и мы поворачиваемся лицом к залу – все уже сидят молча, устремив взгляды на лестницу.

На верхней ступеньке появляется Мария Фабиола.

Все ахают еще до того, как увидели ее целиком, – ахают, едва из-за поворота лестницы показывается край платья и нога в белой шелковой туфельке.

Мария Фабиола в длинном белом платье, как невеста. И выглядит сказочно – как дебютантки на фотографиях из «Ноб-Хилл Газетт». На вид совсем взрослая. Волосы зачесаны наверх, и вьющиеся пряди обрамляют лицо. До меня вдруг доходит, почему ее сегодня не было в школе: она весь день провела в салоне красоты.

Мария Фабиола медленно спускается по лестнице. Лицо серьезно, затуманенный взгляд неторопливо обводит восхищенную толпу. Должно быть, прикидывает, сколько гостей сюда явилось: сто пятнадцать, сто двадцать? Все молчат, и она, просияв улыбкой, вскидывает руки над головой, словно после блестящего выступления – как будто только что исполнила сложное па или окончила на высокой ноте арию. В ответ гости взрываются аплодисментами.

Когда наконец стихают хлопанье и свист, сверху так же неторопливо спускаются отец и мать Марии Фабиолы, останавливаются по сторонам от нее, на ступеньку выше. Похоже, у них тут каждый шаг продуман и отрепетирован, как на церемонии вручения призов! Папа и мама Марии Фабиолы заранее знали, где им остановиться и как встать. Это впечатляет.

Арабелла снова звенит треугольником, и Мария Фабиола начинает свою речь.

– Хочу поблагодарить вас всех за поддержку в это трудное для меня время, – говорит она мягко, со сдержанным волнением в голосе. Это волнение она тоже отработала заранее, думаю я. – Знаю, многим из вас не терпится узнать, что же со мной произошло…

Гости смеются, но этот неуместный смех быстро стихает.