Читаем На гребнях волн полностью

– Конечно, – отвечает мистер Лондон.

Я выхожу и начинаю ходить взад-вперед мимо его дверей. На лбу у меня выступил пот, уши горят. Как мистер Лондон может не видеть, что всю свою историю Мария Фабиола сперла у Стивенсона? Он же только месяц назад читал нам лекцию о плагиате!

Я хожу по коридору и считаю до ста двадцати. Снизу, из холла, долетают приглушенные голоса: не сомневаюсь, обсуждают меня. «Шлюха… напилась… в дурацкой шляпе… кровь…»

Я снова вхожу в кабинет мистера Лондона. Молча достаю из рюкзака бланк рекомендации, кладу в ящик входящих документов, что стоит у него на столе справа. «Какого черта!» – думаю я. Вверху стопки документов вижу знакомый красный конверт, еще не открытый. Наша валентинка? Вот не ожидала, что Джулия действительно их разошлет! Я хочу незаметно стащить конверт, но мистер Лондон на меня смотрит.

– Я знаю, что мы не на все смотрим одинаково, – говорю я. – Но «мечты мои – вот все, чем я владею. И, ради бога, ставь стопу нежнее: ведь ты ступаешь по моим мечтам»!

– Плагиат из Йейтса? – спрашивает он.

– Не плагиат, – отвечаю я. – Цитата.

– Когда цитируешь, всегда указывай источники, – говорит он.

– Всем нам не помешает иногда указывать источники, – отвечаю я и выхожу из кабинета.

24

После школы я иду домой мимо дома Кита, но его не видать. Звоню в дверь. Мне никто не открывает; но это не значит, что никого нет. Я различаю в глубине дома торопливые мягкие шаги. Так может, мне кажется, ходить босиком по деревянным полам тот, у кого перепонки на пальцах.

Подходя к дому, вижу маму на велосипеде: она возвращается с работы. Меня не замечает. Я смотрю на нее отстраненно, как на незнакомку. «Какая красивая, целеустремленная женщина!» – думаю я. Девочка со шведского хутора катит на велосипеде по осененной пальмами улице Сан-Франциско.

Я вхожу в дом на пять минут позже. Мама уже достает что-то из морозилки. Она еще не сняла компрессионные чулки, в которых работает. Большую часть дня мама проводит на операциях, там приходится стоять; чулки она носит, чтобы не отекали ноги. Плотные чулки на несколько оттенков темнее ее светлой кожи.

– Думаю, сегодня на ужин будут фрикадельки, – говорит она. – Я пойду в публичную библиотеку послушать Анджелу Дэвис.

На столе лежит книга Анджелы Дэвис; я открываю ее и перелистываю страницы.

Когда приходит папа, оказывается, что он тоже хочет пойти послушать Дэвис.

Я невольно тяжело вздыхаю.

– По какому поводу вздохи? – интересуется папа.

– Иногда я чувствую, что пропустила все интересные… – «периоды», хочу сказать я, но слово «период» ассоциируется с месячными, поэтому выбираю синоним «эпохи».

Родители недоуменно переглядываются. Возможно, слово «эпохи» я произнесла неправильно. Но я продолжаю:

– И «Бархатную революцию» в Чехословакии, и даже здесь – пропустила и Анджелу Дэвис, и «Черных пантер», и Патти Херст… – Тут я с беспокойством думаю, что говорю совсем как Джентл.

– А я тебе не рассказывал, как встретил Патти Херст? – спрашивает папа.

Он присаживается у себя в кабинете, готовый поведать историю. Я сажусь напротив.

– Однажды я шел по Тридцатой авеню. Ты в то время была еще совсем маленькой. Я шел в магазин что-то для тебя купить. Не помню, подгузники, или туалетную бумагу, или детское питание… Что же это было? – вспоминает он, глядя в пол.

– Наверное, эту часть можно пропустить, – говорю я.

– Ладно, – говорит он. – Так вот, иду я в магазин и вижу, что у тротуара припаркован «Шевроле». За рулем сидит женщина в очках и смотрит перед собой. А заднее сиденье отделено от передних какой-то решеткой, вроде как в собачьей переноске, и там, за решеткой, на сиденье лежит вторая женщина. Смотрю – да это же Патти Херст!

Я пошел дальше, купил что мне там было нужно и отправился домой. Когда шел обратно, машины уже не было. Несколько часов я раздумывал о том, что увидел. В новостях говорили, что она сейчас в Пенсильвании, и все так и думали – но я не сомневался, что это Патти Херст. ФБР предлагало награду в пятьдесят тысяч баксов за любые сведения о ней – сама понимаешь, соблазн велик. С другой стороны, Армия Освобождения могла начать мне мстить – а у меня ведь маленький ребенок.

Я тыкаю себя пальцем в грудь: «То есть я?»

– Вот именно. Так что несколько часов думал так и этак, а потом позвонил на горячую линию. Человек, который со мной разговаривал, не слишком заинтересовался. Как я и сказал, никто тогда не думал, что она может быть в Сан-Франциско. А потом выяснилось, что все это время она здесь и пряталась. И когда я увидел фото женщины, которую задержали вместе с ней, – это была она, та женщина в очках. Вот так я убедился, что был прав. Я действительно видел Патти Херст.

– Ух ты! – вполне искренне восхищаюсь я. – Где, ты говоришь, это было?

– На углу Тридцатой и Калифорния-стрит.

– Совсем рядом с домом Джулии! – говорю я. – Я прохожу там каждое утро.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные хиты: Коллекция

Время свинга
Время свинга

Делает ли происхождение человека от рождения ущербным, уменьшая его шансы на личное счастье? Этот вопрос в центре романа Зэди Смит, одного из самых известных британских писателей нового поколения.«Время свинга» — история личного краха, описанная выпукло, талантливо, с полным пониманием законов общества и тонкостей человеческой психологии. Героиня романа, проницательная, рефлексирующая, образованная девушка, спасаясь от скрытого расизма и неблагополучной жизни, разрывает с домом и бежит в мир поп-культуры, загоняя себя в ловушку, о существовании которой она даже не догадывается.Смит тем самым говорит: в мире не на что положиться, даже семья и близкие не дают опоры. Человек остается один с самим собой, и, какой бы он выбор ни сделал, это не принесет счастья и удовлетворения. За меланхоличным письмом автора кроется бездна отчаяния.

Зэди Смит

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза