Что и говорить, пастушок Кришна был светлым и веселым божеством. Наверное, единственным заветом, который он оставил воспевающим его людям, был завет неустанно радоваться жизни, петь и танцевать, прославляя бога. Причем делать это нужно не время от времени, порой отрываясь от тягостного труда, а каждый день, каждую минуту, ибо в радости состоит истинный смысл жизни. Одним словом, дэнс-дэнс-дэнс.
3. Варанаси: персонажи священного города
Путь из Агры с ее знаменитой царской усыпальницей – беломраморным Тадж-Махалом – оказался долгим: до древнего города Варанаси мы добирались более двенадцати часов. Впрочем, дорога не показалась такой уж утомительной, всегда находилось какое-нибудь развлечение. Сначала все сочувствовали Инне: на лужайке перед дворцом шейха Акбара ее укусил за мизинец бурундучок. Она наклонилась, чтобы погладить это прехорошенькое создание, бурундук же, сволочь, тяпнул ее так, что палец потом ныл несколько дней.
– А что если у него бешенство? – с тревогой вопрошала Инна, рассматривая обработанное зеленкой место. – Он ведь и меня мог заразить?
– Мог, – с серьезным видом соглашалась Ира. – Если это так, тогда ты скоро умрешь, сестра, и мы в Варанаси сожжем тебя на погребальном костре.
– А прах на рассвете развеем по Гангу, – подхватила Алевтина.
– Спасибо вам, друзья, за добрые слова, – с чувством сказала Инна. – Я знала, что вы умеете хорошо утешать.
Исчерпав запас издевательств по поводу укушенной руки Инны, мы немного послушали Любу. Она кое-что рассказала о Варанаси и предупредила, что в священном городе сурово осуждаются человеческие пороки. Например, там запрещается употреблять алкоголь. Мало того, на улицах даже нельзя вслух упоминать о нем, потому что индуисты могут расценить это как оскорбление.
О том, что нужно заранее созваниваться с хозяином гостиницы в Варанаси, вспомнили лишь поздно вечером. Люба деловито набрала его номер и услышала очаровательный ответ: дескать, вы бы еще позже позвонили – в отеле осталась только одна свободная комната, и, если хотите, ночуйте там всемером.
Уже подступала полночь, искать другую ночлежку в незнакомом городе было неразумно, поэтому мы решили, что, под стать нашему автомобилю, это будет «специально модифицированная комната» – что более подойдет группе безумных русских туристов?
Около часа ночи мы въехали в совершенно неосвещенный квартал. Только свет фар выхватывал из темноты узенькую дорожку, по обе стороны которой возвышались громады мрачных, неприветливых зданий. От одного из них отделился человек, и Маниш поспешил вылезти из машины, чтобы спросить, не здесь ли находится
У ворот дома, возле которого мы затормозили, стоял благородный старец в свободном белом одеянии – тусклый свет фонарика в руках старика делал его похожим на привидение. Это и был Мишра – он лично вышел нас встретить. Хозяин сообщил, что обычно здесь в полдень отключают свет, а дают его в час ночи, поэтому скоро в гостинице станет светло – ну а заселиться мы можем и с фонариками.
Еще Мишра поспешил обрадовать меня с Вовой, сказав, что нашлась и другая комната с парой свободных коек, поэтому нам не придется ночевать вместе с дамами, смущая их своих присутствием. Оставив девочек в номере с большой кроватью и обширным матрасом на полу, мы с Владимиром в потемках совершили сложный переход по лестницам и лабиринтообразным коридорам и вошли в комнату, на которую нам указал Мишра.
К нашему изумлению, луч света выхватил из темноты нары, на которых лежала женщина, отделенная от мира прозрачной москитной сеткой. В другом углу на таком же ложе дрых посапывающий во сне мужчина. Судя по всему, два пустующих места предназначались для нас.
– Пошли-ка, на фиг, отсюда, – эмоционально сказал Вова, озвучив мою внутреннюю речь, – уж как-нибудь всемером уместимся на полу.
Едва мы с матрасами и подушками вернулись к своим, Аля вручила нам походный стакан и произнесла заговорщицким шепотом:
– Значит, так: Люба сейчас принимает душ, а мы, пропащие души, быстро пьем виски – в конце концов, мы заслужили маленький праздник души…
Утром меня разбудил бьющий в глаза луч солнца. Первое, что я увидел, была висевшая на стене странная картина с надписью “Sweet Home” («Милый дом»). Трудно было придумать более нелепое название для этого места – уж так оно напоминало приют для бездомных, вповалку спавших на полу.
Из соседнего здания доносился противный звук какого-то национального инструмента: прилежный ученик без устали играл экзотическую гамму, спотыкаясь в одном и том же месте перед верхней нотой. В сотый раз прослушав безнадежные попытки музыканта довести до совершенства кульминацию «произведения», я вышел из комнаты.