На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Последний в полку у всех офицеров пользовался большим уважением за исключительные качества и больше чем тридцатилетнюю безупречную службу. К нему мы обращались не иначе, как называя его по имени и отчеству. Некоторых из нас он знал еще с детских пеленок, а были те, которых он отечески журил и даже обещался выдрать, если последние приезжали из корпуса в полк на каникулы с неудовлетворительными баллами. В темной сакле, за стаканом незатейливого чая, я услышал новую и славную повесть родного мне полка. Только теперь я представил себе картину четырехдневного непрерывного боя, где успех неоднократно переходил из рук в руки и наконец остановился на нас. Дорого, и очень дорого стоили кубинцам кольцевой окоп и Азанкейские позиции.

Допив с нетерпением последний глоток чаю и простившись с собеседниками, я отправился к месту минувшего несколько дней тому назад боя. Был ясный солнечный день, и на фоне чистого неба я увидел прежде всего высоту Джили-Гель. Я шел рысью по хорошо знакомым и кровавым местам. Вот лощина, ведущая в Саномерский овраг, а вон там, на вершине сопки, выделяясь темной чертой, лежал кольцевой окоп.

Переведя коня с рыси на шаг, я взял направление на высоту и через минуты три остановился перед разрушенной твердыней Азан-кея. Что я переживал в эти минуты, то меня, наверное, поймет каждый боец, видевший успех своего полка и смерть близких друзей. Сердце мое было полно гордостью и счастьем во славу родных знамен, а в душе сидела щемящая тоска по погибшим однополчанам. Понукаемый шпорой и со страхом озираясь на трупы турецких солдат, конь медленно вошел вовнутрь кольцевого окопа. Я очутился среди полуразрушенных окопов, пулеметных гнезд и прорванной колючей проволоки. Я стоял в кольце мертвых, дравшихся до этого за свой окоп до последнего вздоха. Трупы наших солдат были похоронены в лощине в нескольких братских могилах. Над ними возвышались земляные бугры с крестами, сделанными из кольев неприятельских проволочных заграждений. Через несколько минут я, покинув окоп, направился в западном направлении к месту, где за время боев стояла неприятельская батарея. Я нашел там несколько разбитых зарядных ящиков, лотки с патронами и трупы людей и лошадей. На этом месте погиб почти целый взвод 1-й роты во главе с унтер-офицером Труссовым.

Пройдут года; молчаливое и быстротекущее время все сотрет на своем пути. Вновь пройдет плуг пахаря по этим бранным местам. Покосятся, а затем упадут кресты, сравняются с землей могильные бугры, но память о павших героях должна навеки остаться в человеческих сердцах.

Через полчаса, перевалив гору, я выехал напрямки к Азанкею. К сумеркам я покидал Кепри-кей с его историческим мостом через Аракс,[159] а к 10 часам вечера приближался к Гасан-Кале. Еще издали за несколько верст я заметил много костров и предположил, что это, наверное, бивуак какой-либо части. Через некоторое время над кострами стали появляться какие-то огненные замысловатые линии. Создавалось такое впечатление, что множество людей вертели над головами горящие головешки. Однако мои предположения показались мне фантастическими, и меня заинтересовала подлинная причина столь непонятной иллюминации. Я пошел переменным аллюром и минут через двадцать был у костров. По силуэтам фигур и по говору я узнал, что это были пленные турки. Вокруг них стояли конвойные дружинники. Слабо разбираясь в турецком языке, я все же понял, что пленные почему-то не поладили между собой.

– Что тут произошло у них? – спросил я у дружинника.

– Подрались между собой из-за хлеба, – ответил мне дружинник, – сперва кулаками, а потом начали головешками. И больно дрались, нескольким поразбивали головы. Пришлось унимать прикладами. Голод не тетка – рассказывали, что четвертый день не видели еды.

В Гасан-Кале пришлось провести всю ночь на ногах. Не только в домах, но, казалось, и на улице не было места. Это было какое-то столпотворение вавилонское, где люди, кони и повозки представляли собой непрерывную движущуюся массу. С рассветом я продолжил путь к полку по Эрзерумскому шоссе. В блеснувших лучах светлого морозного утра я увидел очертания Деве-Бойну, восточных высот, прикрывающих крепость Эрзерум.

Еще ближе, и я в бинокль узнал хорошо знакомый кубинцам с прошлой войны форт Узун-Ахмет. Я испытывал некоторого рода странное чувство. Мне казалось, что я прохожу местность, в которой я уже был несколько раз. Я почти без труда ориентировался в окружающих меня селах, выступающих на громадном снежном поле Пассинской долины в виде каких-то черных пятен.