На краю государевой земли

Этот день прошел у них в обычных заботах. Вечером из-за горы, на другом берегу реки, выползла луна. Созерцая сверху свои ночные владения и неширокую горную речную долину, она расплылась добродушной улыбкой. В долине не было ни ветерка, и на реке было тепло. Где-то в кустах, неподалеку, тявкнул соболь, выйдя на ночную охоту. Гукнула и сразу же замолчала сова. Вот луна поднялась выше, еще выше. И тотчас же над шалашом засновали летучие мыши. Затем стремительно, призраком, бесшумно пронеслась какая-то большая птица, должно быть, спутала ночное светило с дневным… За рекой протрубил марал, отрывисто и так надрывно, как будто навсегда потерял свою подругу и горько сожалеет о том…

У костра же было тихо: спокойно спали Содойбаш и Апшак. И Васятка, тоже разомлев от тепла и усталости, положил голову на бедро Уренчи и быстро заснул прямо на земле. Впервые за многие месяцы он не думал о Зойке.

* * *

Прошло лето, за ним прошла и осень. Тайгу поразила скудная голодная зима. Повывелись зайцы, ушли куда-то олени и маралы, исчезла птица, попрятались даже мелкие грызуны.

Росомаха подошла к зимовью совсем близко. Сюда ее выгнал из лесу голод. От сытных запахов, смешанных с резкой вонью человека, волнами накатывающих от землянки, у нее что-то заурчало в животе. Острая сосущая боль выгнула ей спину, и она прилегла на снег, чтобы унять ее.

Но тут ветерок принес едва уловимый запах собаки. И когда он начал усиливаться, она поняла, что ее обнаружили, вскочила и бросилась прочь от зимовья.

Апшак же почуял ее еще издали, когда она была за кустарником, что вплотную подступал к зимовью. Он заволновался, заскреб лапой дверь землянки, тихо взлаял, подавая знак Содойбашу.

Содойбаш и Васятка выскочили на его лай из землянки. Апшак вильнул хвостом, метнулся в ту сторону, куда ушла росомаха, замер, оглянулся, как бы приглашая за собой хозяина. Содойбаш пробежал за ним с десяток шагов и остановился, увидев под ногами четкий след росомахи: та была здесь вот только что, минуту назад.

— Однако, теэкень[58] тута! — пробормотал он тихо себе под нос.

Он вернулся назад к землянке, встал на лыжи, схватил лук, крикнул Васятке: «Айда!» — и побежал за Апшаком по следу росомахи.

Васятка нагнал их не скоро. Содойбаш шел быстро, очень быстро, выматывал гонкой зверя, самого себя и Апшака.

А росомаха, неуклюже подбрасывая тяжелый зад, затрусила в распадок за хребтом, чтобы там запутать следы и уйти от погони. Она чуяла, что пёс увязался за ней, по тому как он взлаивал все ближе и ближе. По снегу она шла легко на широких лапах, как на лыжах, все время вверх и вверх, взбираясь на склон. Апшаку же пришлось тут не сладко. Рыхлый снег не держал его. Он проваливался по брюхо, рывком бросал вперед свое пружинистое тело и снова зарывался носом в снег, все время чуя впереди запах росомахи. Тяжко было и Содойбашу с Васяткой, бежавшими вслед за ним.

В том распадке, куда уходила росомаха, летом бежал и сварливо вспенивался шумный ручеек. Он питался от источников на вершине хребта. За многие годы этот ручеек, терпеливо перебирая камушек за камушком, подмыл в одном месте берег. Тот рухнул и перекрыл ему путь. И чтобы выжить, ручеек ушел под завал, пробил внизу его проход и через него сбрасывал избыток воды. Первые же морозы сковывали наверху наледями источники и успокаивали его до весны. И зимой в проходе было сухо и тепло.

Наткнувшись как-то раз на эту великолепную естественную нору, росомаха облюбовала ее. И с тех пор она отлеживалась в ней после удачной охоты, когда сытость приятно туманит мозг и закрывает глаза. Там, под землей, можно было всласть отоспаться, ни о чем не беспокоясь.

Вот и сейчас она добежала до знакомого укрытия, ударом лапы сбила огромную шапку снега, карнизом нависающего над ним, и нырнула под землю. С мягким вздохом карниз осел и толстым слоем закрыл вход в ее убежище.

Апшак первым добрался до этого места и тут потерял ее след. Не понимая, куда мог исчезнуть зверь, он засуетился, стал кидаться из стороны в сторону, торопливо рыть снег и принюхиваться: не потянет ли откуда-нибудь знакомым запахом. Оскорбленный, он заскулил, догадавшись, что его провели, залаял в стену снега, стал вызывать обидчицу, чтобы помериться с ней силой.

Вскоре прибежал Содойбаш, за ним и Васятка. Содойбаш сразу смекнул в чем дело и зацокал языком, восхищаясь сообразительностью зверя: «Ай-ай-ай! Какой хитрый, какой хитрый!»

Он стал разгребать снег над входом в убежище росомахи…

Раз-раз… — заработал рядом лапами и Апшак, начал отбрасывать назад комки снега, поскуливать и тыкаться носом в сугроб. Наконец-то он уловил резкий мускусный запах зверя.

Содойбаш отошел к Васятке, предоставив все дело Апшаку.

— Шибко умный теэкень, шибко! — почтительно заговорил он о звере. — Провел Апшак! Ха-ха! — хохотнул он над своим псом, похваливая росомаху.

— Ай-ай, башка, как человек!.. Однако пакостливый, как пашлык[59]!

Апшак разрыл вход в нору и исчез в ней. Откуда-то далеко из-под земли послышалось его приглушенное взлаивание…

Содойбаш забеспокоился, когда лай, затихая, совсем пропал.