На краю государевой земли

На верху расщелины послышался шлепок, словно по ледяной стенке шваркнули большой мокрой тряпкой. И на Васятку, сбив его с ног, рухнул тяжелый костистый волк, контуженный от сильного лобового удара. Васятка упал, тут же вскочил, придавил серого и почувствовал, как забился под ним большой и сильный зверь, приходя в сознание. Он выхватил из-за пояса нож, полоснул голенастого по горлу и еще крепче прижал к земле выгнувшееся предсмертной судорогой тело.

Когда волк затих, Васятка встал и глубоко вдохнул полной грудью морозный воздух. Странно, необыкновенно странно к нему прилила какая-то сила. Как будто, отняв у голенастого жизнь, он всосал его кровь, жгучую, как варево, каким поила его Уренчи, и вылил свою, изношенную, в последнее время квасившую ему жизнь.

И он громко расхохотался: «Ха-ха-ха!» — поняв, что нет ничего такого на свете, что заставило бы его сидеть в этой холодной яме и дожидаться своего конца…

Апшак же, убрав главного врага, перестал хитрить. Он отвел стаю подальше от расщелины и резко сменил тактику. Серией гигантских прыжков из стороны в сторону он увлекал за собой одного из молодых волков, круто поворачивался, рвал зубами ему горло, увертывался от тараном идущей стаи и снова уходил вперед размеренным махом…

Вскоре молодые волки лежали на белом склоне горы, четко темнея пятнами на снегу.

И вот только теперь Апшак остановился, повернулся к волчице и, тяжело дыша от изнурительной борьбы, стал ждать, что она будет делать.

А старая и худая волчица растерянно замерла напротив него, настороженно уставившись на него подслеповатыми глазами.

При виде изможденной голодной волчицы у Апшака проснулся древний инстинкт рода, закон стаи, всегда выбиравший сторону самки, охраняя ее в пору невзгод и бешеных брачных гонок. И подчиняясь ему, он присел на задние лапы, давая этим ей знак, что уклоняется от схватки и волчице следует уйти.

Волчица тоже хорошо знала закон жизни, закон стаи. Знала, что собака, сидевшая сейчас перед ней, с хваткой матерого волка и изощренным, как у человека, умом, не тронет ее. И она не спешила уходить с этого места, где потеряла все. В то же время она не находила внутри себя ненависти к этому псу, только что уничтожившему весь ее выводок. Он выстоял — ему жить. Иначе — жили бы они… И она неторопливо затянула прощальную песню, чтобы оплакать своих волчат. Песню, которую всегда поют матери, смывая горечь с сердца и примиряясь с судьбой. Высоко задрав голову к звездному небу, она запела, безнадежно взывая к какой-то высшей справедливости, запела, закрыв глаза, ничего не видя и не слыша, кроме своего полного скорби сердца. Оплакав волчат, она еще громче взвыла по своему другу, с которым прошла много верст в погоне за жизнью. Не раз она с ним вступала в схватку с сильным врагом и вместе с ним же отправила в большой и жестокий мир не один выводок, своих волчат. Те, повзрослев, уходили, а он всегда был с ней… Издав под конец тоскующий вопль о своей одинокой доле, она резко оборвала песню, опустила голову и посмотрела на громадного и сильного пса. На какое-то мгновение у нее мелькнула надежда, что, может быть, он уйдет с ней, и, может быть, у нее еще будут волчата, такие же сильные и умные, как он, и может быть, судьба, на исходе лет, подарит ей новые радости и сытую старость. Но эта надежда сразу же погасла, как только она встретилась взглядом с глазами собаки, выросшей рядом с человеком, который дал ей то, что не в силах была дать природа. В этом взгляде пса она прочла только понимание, участие и скорбь… И она обозлилась на него, презрительно отвернулась, тяжело оторвала от снега свой тощий старческий зад и медленно побрела назад к перевалу по следам своей стаи…

А Апшак сидел и смотрел ей вслед до тех пор, пока она не превратилась в маленькую темную точку на белом заснеженном склоне, а затем не исчезла совсем.

Догадавшись, что произошло на верху, Васятка терпеливо ожидал конца ритуального отпевания. Он понимал, что если Апшак молчит, то значит так и надо. Он верил в этого пса, как в какое-то чудо, верил и теперь во всем полагался на него.

— Апшак, я здесь, здесь! — со слезами в голосе прокричал он, когда на краю расщелины негромко взлаял пес. — Выручай теперь меня!.. Как? Не знаю, но надо! Содойбаш помрет! Ты меня слышишь, Апшак?! — спросил он пса, всерьез надеясь получить от него ответ.

Услышав имя хозяина, Апшак радостно заскулил, словно отвечал, что понял все, но тоже не знает, как ему быть.

— Ах ты, дорогуша! — восторженно залепетал Васятка. — А может, ты пойдешь один?! — крикнул он и замолчал, не услышав ответного поскуливания.

Притопывая на снегу, он споткнулся о труп волка, выругался: «А чтоб тебе…!»

Но тут же у него мелькнула смутная догадка, что этот зверь может здорово помочь чем-то ему.

«А ведь это удача, что он угодил сюда», — подумал он, стараясь не упустить ту самую мысль, которая уже сама просилась наружу.

— Ага, так… Вот так и только так, — громко сказал он, окончательно выстраивая цепочкой то, что нужно было сделать ему.