На краю государевой земли

«А что это?! С этим ли воевать острожки московитов!» — обозлился Аблайгирим, когда и джунгарский хан Кара-Хула пожалел воинов, дал мало, слишком мало…

И вот теперь он таскается по степи, клянчит воинов. Пришел на поклон даже к джагатам, вот к этому мурзе… Но куда денешься — приходится. Нет силы у него.

«Дед растерял! — снова заскребла его горькая мысль, что ему ничего не досталось от когда-то громадных владений деда. — Московский забрал! Чтоб ему!.. Алчный, как гиена!»

Он мельком окинул взглядом жилище мурзы, оценивая, как тот живет: богато ли. И что от него можно получить? А если беден — то и просить смысла нет.

Юрта была неказиста. Посреди нее, в ямке, на трех камнях торчал котел. Он был пустой. В нем ничего не кипело и не булькало. Напротив двери, за очагом, были видны большие, плетеные из тонкого ивняка короба, чем-то наполненные. Они пузырились, раздутые и ободранные в кочевых переходах. Тут же рядом, по одну сторону от них, стояли парбы с просом и ячменем. Над ними висели берханы. С другой стороны от коробов, на небольшом возвышении из длинных жердей, на спальном месте, валялись кучей шкуры и тряпки. Подле этого возвышения стояла русская кадушка и пара бадеек, деревянные чашки, посуда…

Гостей усадили на шкуры, брошенные около очага. Сейчас, в знойную пору, от него несло холодом осенних долгих месяцев.

В юрту вошла молодая жена Тарлава, юная дочь Абака, красавица Аначак. Вошла и его старшая жена, та присматривала за ней, за младшей женой. Женщины внесли небольшой котел, и по юрте пополз крепкий мясной дух. Аначак достала из котла кусок грудинки, ловко отделила мясо от костей и разложила его по чашкам.

Аблайгирим вытер руки о кошму, на которой сидел, толкнул в бок сына, чтобы тот сделал то же.

— У богатых лошади растут лучше! — сказал он, принимая чашку из рук Аначак, и льстиво улыбнулся Тарлаву.

— Кушайте, дорогие гости, кушайте! — пригласил гостей Тарлав и знаками показал на чашки.

— Еда вкусна только с хозяином, садитесь и ешьте! — пригласил Аблайгирим в свою очередь хозяина.

— Чтобы кони у вас были резвы, кушайте же! — ответил Тарлав.

Аблайгирим снова пригласил его.

Тарлав, трижды отказавшись, пробормотал: «При хорошем госте и хозяин будет сыт», — подсел к нему, к широкой вместительной и полной мяса чашке, и стал быстро есть, выхватывая из чашки самые жирные куски. Наваристый бульон потек по его рукам, густо закапал ему на сапоги…

Аблайгирим не отставал от хозяина, жадно поглощал кусок за куском, чавкал и торопливо вытирал засаленные руки о щетину жестких черных волос на круглой голове.

А Аначак подкладывала и подкладывала в чашку куски. В юрту вносили все новые и новые порции мяса. Его варили в котлах тут же, подле юрты, над большим очагом…

Наконец Аблайгирим утомился, запил мясо круто соленым бульоном. Тяжесть осевшего на колени живота откинула его назад. Сытость, застилая сознание, накренила и опрокинула юрту, и он повалился на кошму.

Аначак сунула ему под голову подушку, и он захрапел. Рядом отвалились и тоже захрапели Кучук и ясаулы. Тарлав же сладко потянулся к юной жене. Слабеющей рукой он провел по ее мягким формам, тоже отвалился от чашки на лошадиную шкуру и захрапел, как и гости…

Проснувшись, Аблайгирим запил солоноватым бульоном неприятный привкус во рту и громко икнул, разбудив всех.

В юрту снова вошла Аначак и вторая жена Тарлава. Аначак стала расставлять перед мужчинами на кошме пиалы с кумысом, сыр и ячменные лепешки. Украдкой она бросила взгляд на Кучука: молод еще, 16 зим всего прожил, лицо круглое, лоснится, прыщами изошло…

«Хм! Женщину не знал!.. А ест здорово!»…

Она скромно опустила глаза и удалилась из юрты бесшумной походкой.

Теперь мурза уже ничего не предлагал гостям и первым запустил руку в чашку с лепешками.

Аблайгирим проводил долгим взглядом покачивающийся округлый стан Аначак, почувствовав, как заныло тело от желания, разбуженного жирной пищей. Взяв пиалу, он отпил слегка пьянящего напитка, отставил ее в сторону и обратился к мурзе:

— Красивая у тебя жена! Много радости и утех тебе, Тарлав! И пусть не переводятся в твоей юрте дети, как и твои стада!

— Хорошее слово стоит половину лошади! — отозвался Тарлав и хитро усмехнулся; он уловил взгляд салтана, брошенный вслед Аначак.

— Абак поклон тебе шлет, по-родственному, и как друг, хороший друг… И хочет видеть тебя на то лето в походе, против московитов, — заговорил Аблайгирим, давая понять мурзе, что он знает все про его тайные замыслы, знает и о недавнем гонце от телеутского князя. Его-де не проведешь, много повидал он уже за свою короткую жизнь, полную скитаний по чужим улусам.

— Изменять слову, что давал под саблей?.. Хм! Свое имя портить? — спросил Тарлав его и склонил голову, чтобы скрыть в глазах насмешку.