На краю пропасти

- Федя махнул рукой: «Отстань!» - и пошел в палатку. Скинул ботинки, повалился на сырой лапник. Юлька... Зачем рассказывать девчатам про нее?.. Бежит она, спешит к его дому. Синеглазая, густобровая, в красной клетчатой юбке. Хотя не бежит, нет, идет неторопливо и гордо, будто бы и не к ним, а куда-то по своим делам мимо их дома. Отец толкает его в бок и ухмыляется в прокуренные усы, а сердце в груди Федьки начинает стучать чаще, - вот так, как и сейчас, когда он опять вспомнил про нее.

Молотил в сырую ткань палатки дождь, шумел ветер, а Федя слышал голос Юльки. Не прошла мимо... «Вот, совсем распались!» - говорит она, зайдя в мастерскую и не глядя на Федьку, сует ему завернутые и газету туфли. «Юлька, чегой-то у тебя туфли каждую неделю рассыпаются?» - ворчит Федор-старший. Покраснев, Юлька сердито щурит свои глазищи: «А потому, Федор Петрович, что сын ваш никудышный мастер! Опять плохо сделает, ноги моей тут больше не будет!» Батя смеется, а Юлька наклоняется к Феде и, покраснев еще больше, торопливо шепчет: «Сегодня в восемь. У Большого карьера...» - и, не дожидаясь ответа, мотнув толстой косой, уходит. «Если завтра война-а! - запевает Федя, разглядывая Юлькины туфли: целые! - Если завтра-а в поход...» Батя весело подмигивает: «Поход-то завтра, как всегда, в восемь вечера, а?» Он насаживает на «железную лапу» ботинок и говорит задумчиво: «А что, не пригласить ли и мне Софью, матушку Юлькину? Она одинокая, да и я... Вот и будем гулять - ты с Юлькой, а я с Софьей. Она еще молодая, красивая». «Вот-вот! С края карьера в яму песчаную прыгать будем!» - смеется Федька...

- Федя, костер гаснет, - сказала, заглянув в палатку, Нина. - Замучились, исплакались все. Подуй, а?

- Что? Ах, костер. Иду. - Федя потянулся к «обуви», отшвырнул, полез из палатки. - Иду.

Кенигсберг, Остполицай- президиум

Скрипнув тормозами, возле западного входа серого пятиэтажного Полицай-президиума на узенькой Хендельштрассе остановилась забрызганная грязью серо-зеленая армейская машина. Шофер выключил зажигание, но перегретый мотор еще некоторое время работал. Из машины вышел командир отряда «Адлер» Кугель. Буркнув шоферу: «Отдыхай, Карл», он толкнул тяжелую железную дверь и поднялся к себе на третий этаж.

Сотрудники штаба отряда, постоянно дежурившие в отделе, вскакивали, приветствуя его. Кто-то спросил, как дела? Кугель не ответил. Дежурный офицер предложил чашку кофе, и штандартенфюрер кивнул: пожалуйста, да побыстрее! Проходя мимо карты Восточной Пруссии, занявшей всю стену, он остановился и, раскачиваясь с пятки на носок, понаблюдал, как две девушки в солдатской форме, слушая выкрики телефонистов, растягивают по карте черные шнуры. Сеть пеленгаторных станций, раскинутая по границам провинции, засекала работу вражеских раций на территории Пруссии и, сведения о координатах радиопередатчиков немедленно поступали в эту комнату.

Кугель стиснул зубы, ярко выделился крестообразный шрам на щеке: одновременно работали три станции! Что, обнаружена еще одна?! Девушка-солдат потянулась к верхнему краю карты, ее короткая юбка задралась, открыв стройные, сильные ноги, затянутые в черные чулки и подвязки с какими-то бантиками. Кугель хмыкнул: солдат! Однако эта картина несколько взбодрила его. Телефонисты выкрикивали координаты озабоченно-бодрыми голосами, а девушка все никак не могла дотянуться до края карты. Кугель резко обернулся, все четверо дежурных безотрывно глядели на девчонку, на ее длинные ноги.

Здесь что, ночной клуб? Смирно! - во всю мощь своих легких гаркнул командир отряда «Адлер». Телефонисты вскочили, и девушка тоже застыла, прижав руки к упруго изгибающимся под юбкой бедрам. - Вольно. Продолжайте работу!

Он распахнул дверь в кабинет и изменившейся тяжелой походкой двинулся к столу, расстегнул ремень, воротник, повалился в кресло. Легкой тенью в кабинет впорхнула все та же девушка-солдат, поставила перед ним чашечку с кофе, выжидательно заглянула в лицо. Кугель махнул рукой - иди! Открыл дверку бара, достал бутылку шнапса и стакан, палил полный и выпил. Посидел несколько минут, откинувшись головой к высокой спинке кресла, допил кофе.

Чувствуя, как по всему телу побежала горячая живительная волна, Кугель закрыл глаза. И тотчас перед ним замелькали деревья, поляны, черные настороженные хуторские постройки. Более двух суток гонки по шоссе, дикой скачки в мотоцикле по раскисшим проселочным дорогам, беготни по сырым лесам, полянам и перелескам, хлюпанье по болотам... Охота! И с каждым днем все более ожесточенная охота. К сожалению, дичь не похожа ни на зайца, ни на косулю. Говорят, что югославы отличные бойцы, он, Кугель, этого не знает, не бывал в тех краях, но во всей остальной Европе отчаяннее, беспощаднее к себе нет бойцов, чем русские. Вот это он знает точно.

Кугель потянулся за бутылкой, налил еще. Все в нем бушевало: столько усилий и такие ничтожные результаты! Двое убитых бандитов - слишком слабое утешение...

- Ну кто там еще?