На краю пропасти

Неужели утром она полетит на Большую землю, и кончатся все ее страхи? «Надо заснуть, - твердила девочка про себя, - чтобы скорее наступило утро». Люся крепко закрывала глаза, но сон не шел, в голове, как кадры, мелькали родные, такие дорогие образы... Вот мама в узкой, длинной лодке - она была тренером спортивного общества «Красное знамя». А папа в военной форме... Уходит, оборачивается, машет рукой: до свидания, до свидания! - таким она его видела в самый-самый последний раз... Вот... Вдруг вместо добрых, хороших лиц в памяти возникли лица злые, ненавистные. Сколько она за эти три года видела жестоких, страшных людей! Они заглядывали в приоткрытую дверь товарного вагона, битком набитого такими же, как Люська, голодными, умирающими от жажды детьми. Как они тогда просили у фашистов: «Пить! Дайте пить!» А немцы улыбаются: «Йа, йа!» - и подают ведерко, но не с водой, с мочой. Хохочут: им так весело - дети пьют!.. Вот надсмотрщица детского «трудового» лагеря, жирная, распаренная летним зноем, ходит по полю, взмахивает тонкой длинной палкой. Трах по спине - «Шевелись, русская свинья!» Трах по голове - «Смирно, руки по швам!» Трах по лицу - «Не шевелись, убью!» Бурое от пива лицо хозяина...Длинное, прыщеватое - его сына, много хохочущих мальчишеских лиц, его приятелей. Ее «расстреливают». Люська стоит на краю помойной ямы, а мальчишки с расстояния в десять шагов швыряют в нес тухлыми яйцами. Бац! - в лоб. Бац! - в висок. Бац-бац-бац! «Убита!» - орет хозяйский сын, и Люська падает в грязь... Неужели настанет утро - она полетит домой и никогда больше не будет этого кошмара?

Лагерь ожил еще затемно. Тихий говорок, шорох одежды, Люська прыгала, колотила себя руками по бокам - ее знобило от утреннего холода и нетерпения: «Скорее бы, скорее!»

Коля ткнулся лицом в шею Володе, шепнул: «Вовка, повоюй тут за меня! Нинку береги. Она мировецкая девчонка...» Поцеловал Нину в щеку: «Нинка, уцелей. Живи, Нинка!»

В путь! Грачев впереди, за ним - Зоя, Люська и остальные. Костя Крапивин замыкает маленький отряд. Шелест травы, ветка хлестнула по одежде. И все стихло.

Кенигсберг, 2 часа ночи.

Заместитель командира отряда «Адлер» Ганс Легниц вежливо постучал в дверь, никто не отозвался, и он вошел в кабинет Кугеля. На него пахнуло дешевыми духами, вином и кофе. Легниц нащупал выключатель лампы, вспыхнул свет. Командир, раскинув руки, спал как убитый прямо на полу, девчонка, прикрытая его курткой, - на узеньком диванчике. С чувством жгучей зависти Легниц жадно обшарил ее едва прикрытое тело, с каким-то всхлипом втянул в себя воздух и тряхнул Кугеля за плечо. Тот мгновенно поднял голову, уставился на Легница: взгляд трезвый, внимательный, будто и не спал вовсе, а просто лежал с закрытыми глазами.

- Важное сообщение, экселенц.

Командир отряда в ответ страшно зевнул, - и Легниц невольно поежился: ну и пасть! - стянул с девушки-солдата куртку, кивнул ему: продолжай.

- Заработал русский передатчик в двух километрах севернее деревушки Ешервальде.

- В охотничьих угодьях Коха?! Да не дергайся ты!

- Там, где гауляйтер охотится на кабанов. Работал всего три минуты, но наши ребята успели застукать его... Что? С нервами у меня плохо, Вальтер, вот и дергаюсь.

- Три минуты? Это не передача сведений, Ганс, это какой-то сигнал. - Кугель схватил графин и стал пить прямо из горлышка. Легниц, не отрывая глаз, следил, как в раскрытую глотку лилась вода, и опять подумал: «Ну и утроба». Кугель утерся рукавом. - Продолжай, Ганс.

...Пост воздушного наблюдения, расположенный в частях четвертой армии, сообщил, что пять русских «этажерок» примерно в час ночи начали бомбить передний край... Что? Каждую ночь? Но вот какое дело - четыре машины, отбомбившись, повернули назад, а пятая углубилась в нашу территорию. Русские, видно, хотели перехитрить посты наблюдения, думали, что во время бомбежки наши не заметят, как один из самолетов... Что? Так вот, если протянуть прямую между точкой, откуда велась радиопередача, и точкой, где был засечен перелетевший границы Рейха русский «фанер-самолет», то...

- Какие меры приняты? Ночные истребители пошли на перехват? Отставить! - Кугель быстро застегнул ремень. - Взвод поднят? Молодец, Ганс, твои мозги - мои мозги! Самолеты вернуть на аэродром. Мы сами захватим эту «этажерку». Позвонил в Алленбург? Боевой отряд Куммеля уже поднят? Молодчина, Ганс, мчимся туда. Русскому лететь час. Пока сядет, пока разгрузится, пока погрузится, может, и зацапаем, а повезет - и всю группу захватим на месте. Собак добыл? Опять нет?! Ганс, послушай меня внимательно. - Кугель схватил своего щуплого заместителя за портупею, подтянул к себе: - Ты должен добыть хоть двух-трех «черных дьяволов». Понял?

- Но ты же знаешь, как трудно с собаками! Почти все собаки - в гестапо... Что?

- Но-но, Ганс! И ты уже заговорил, как враг Рейха?

- Хорошо, сегодня собаки будут, господин штандартенфюрер. А что с этой... гм?