На Лиговке, у Обводного

— Давно не был. Во время войны… Эвакуированы сюда были.

— В гости, что ли, к кому?

— В гости. В отпуск.

— К кому? — настойчиво интересовался седоволосый.

Дубовцев растерялся. Действительно — к кому? Кого он там помнит? Да и кто помнит его? Прошел не один десяток годков. Ехал просто в деревню. Потянуло посмотреть, где прожил несколько мальчишеских полуголодных лет. Уловив его смущение, Петро усмехнулся.

— Ха, ха… Незваный гость хуже татарина.

Дубовцев поджал губы. Выпытывают. Перекрестный допрос. Чего-то боятся. А какое им дело, куда и зачем он идет? Он взялся за мешок, за ружье.

— Спасибо, что перевезли. Мешать не буду. Как на Заречье пройти?

— А вот… — обрадовался Петро и махнул рукой куда-то в темноту. — Все по тропочке, по тропочке, а там направо. Шлепай, пока трамваи ходят.

— Не пройти вам там ночью, — сказал тот, который улыбался. — Собьетесь.

— Ночуйте с нами, — предложил седоволосый. — У костра места много.

Петро недовольно хмыкнул:

— Опять как прошлый раз? Пригрели змеюгу за пазухой.

Дубовцев разозлился. Что он, тронутый? Этот бородатый щенок.

— Ну, ты!.. — прикрикнул он на него. — Словами-то не разбрасывайся.

— Петро! — гаркнул седоволосый. — Уймись. — Он повернулся к тому, который улыбался: — Давай-ка, дядя Коля. Пора.

Дядя Коля поднялся с брезента:

— Пошли, Петро.

Они спихнули лодку на воду и исчезли в темноте. Слышались тихие, осторожные всплески весел. «Куда это они? — насторожился Дубовцев. — Влипнешь тут в какую-нибудь историю. Пойду-ка я от греха подальше».

— Я пошел, — сказал он седоволосому. — Куда мне? Как идти?

— Дело хозяйское, — ответил тот. — Вот по тропочке. — Он показал куда-то за шалаш. — Только рисковое это дело. Болото. Ухнешь ночью «под табак» — и концы в воду. — Рассказывая Дубовцеву, что ждет его в ночной дороге, он взял чугунный котел на проволочной дужке и пошел к реке. — Дело хозяйское, — повторил он. — Была бы честь предложена.

Дубовцеву уходить от костра не хотелось. Рассиделся, расслабился. Да и куда идти? Он так толком и не понял. С речки донесся голос дяди Коли:

— Не рви, не рви, спокойно.

Вдруг крикнул Петро:

— Вот это лапоть! Кило, не меньше.

— Ну что ты орешь? — укорил его дядя Коля.

Их голоса слышались над водой, как в хорошей телефонной трубке. Седоволосый вернулся с реки, повесил котел над костром, поправил огонь.

— Что стоишь? — сказал он Дубовцеву. — Садись. Сейчас уху варить будем.

Останусь, — соблазнился Дубовцев. — Уйти всегда успею. Рассветет — и пойду.

Вернулись дядя Коля и Петро. Привезли ведро рыбы. Она серебристо билась, мелькая хвостами, красными плавниками, жабрами. Петро запустил в ведро руку, пошарил.

— Во какой! — вытащил он большого окуня, окинул его оценивающим взглядом. — А что? — самодовольно сказал он. — Красивая вещь.

— Нарушаете? — съязвил Дубовцев. — Сеточкой ловите?

Петро стрельнул злым взглядом.

— Сеточкой! — подтвердил он и с размаха бросил окуня в ведро. — Ну и что? Имеете возражения?

— Цыц! — крикнул на него седоволосый. — Не заводись. Берись-ка за дело.

Петро, ворча что-то про городских умников, которые так хорошо знают законы, принялся чистить картошку. Седоволосый засучил рукава и занялся рыбой. Из-под ножа брызгами полетела чешуя, щетинистые плавники, кишки, отрубленные хвосты, головы. Вычистив рыбу, завернул ее в марлю и опустил в кипящий котел. Дядя Коля раскладывал на брезенте помидоры, огурцы, хлеб. Каждый делал свое дело. Чувствовался заведенный давным-давно порядок.

Дубовцев пригрелся у костра, и его потянуло в сон, но он старался перебороть себя. «Хитро ловят, — думал он. — Ночью. Не видно, не слышно». Седоволосый командовал у котла. Сыпал картошку, крошил морковь, бросил пучок укропа. Посолил, помешал в котле длинной ложкой, принюхался. Дубовцев, поглядывая на него, клевал носом. Он натянул на уши берет, поджал колени, положил голову на полено, и ему вдруг показалось, что у костра сидит не седоволосый, а какой-то старый, лохматый леший. И готовит себе какое-то нечистое зелье. Что-то сыплет в котел, мешает там, прихлебывает, чмокает губами.

Но вот кто-то тряхнул Дубовцева за плечо и требовательно проговорил:

— Вставай, вставай, ждать не будем.

Дубовцев зябко передернул плечами. Котел стоял на брезенте, и браконьеры пристраивались к нему с ложками. Уха пахла вкусно, а Дубовцев не ел с утра, но пристраиваться к этой компании не хотелось. «Эх, не ушел раньше…» — пожалел он.

— Эй, парень, — окликнул его дядя Коля. — Чего жмешься? Садись, — показал он на брезент.

— Ложка есть? — спросил Петро.

Дубовцев виновато улыбнулся.

— Тоже мне… — проворчал Петро и порылся в сумке. — На! — бросил он в руки Дубовцева деревянную ложку, расписанную золотом и киноварью.

— Где такие берете? — полюбовался ложкой Дубовцев. — Такую ложку и портить жалко.

— Железная вкус портит.

Дядя Коля вытащил откуда-то из-за спины поллитровку и старинный граненый стакан.

— Первая чарка — дорогому гостю, — с улыбочкой сказал дядя Коля.