На Лиговке, у Обводного

«Неужели пропадет охота? — думал сват. — Не за брусникой же с бабами идти? И не сидеть же все два дня в избе». Хотя дом Федосеича избой не назовешь: электричество — это само собой, а теперь и газ, и холодильник, «телик» хоть и не цветной, а две программы имеет. В городе так не у каждого. Шагнули колхознички, ничего не скажешь. Эх… Жить бы да жить. Да вот сроки подходят. Не жалеют годы людей, не щадят. Вон как Федосеичу и спину и плечи пригнуло. Был когда-то озорной кудрявый Ванюха. А теперь? Степенный, медлительный Федосеич. От былой кудрявости и помина нет. И все еще мужик здоровый, кряжистый. Еще долго протянет. А что ему сделается? Какая его возьмет чахотка? Всю жизнь на молоке да на воздухе. Тут сват подумал и о себе — может, и правда вернуться к родным осинам? Все чаще эта думка душу тревожит. Вот уйдет на пенсию, тогда и…

В доме слышались женские голоса — перемывали косточки мужикам, которым не сидится дома. Праздник не праздник, а все бы где-то шляться. Да еще колхозную машину гонять. Для себя и машину достали. Что толку от ихней охоты — привезут пару уток. Им, бабам, завтра спозаранку за брусникой, так топай пять километров на своих на двоих.

Крыльцо завалено охотничьим «бутором»: рюкзаки, брезентовые плащи, полушубки, подвесной мотор. Перед крыльцом — днищем кверху, узкий, длинный, как веретено, охотничий челн. Такие хорошо ходят по густому камышу.

Чтоб как-то разрядить томительное ожидание, Федосеич обошел вокруг челна, от нечего делать поколупал ногтем краску — хорошо ли засохла? Челн совсем новый, только что сработанный, еще и на воде не был.

— Непотопляемый! — Федосеич хвастливо похлопал ладонью по зеленому днищу. — По собственным чертежам. Раньше у нас такие из осины долбили, а у меня из сплошной пластмассы.

В конце улицы заклубилась пыль. Наконец-то! Федосеич набросился и на Витьку, и на шофера:

— За смертью вас посылать! — и не слушая объяснений, скомандовал: — А ну, быстро!

Погрузили челн, перетаскали бутор, уложили подвесной мотор. Федосеич вынес из сарая канистру с бензином. Сказал свату:

— Пристрой-ка ее поумнее.

Нахмурив брови, огляделся: все ли готово? Ничего не забыли? Топор взяли?

— Бабы! — крикнул он в окошко. — Ружья!

Федосеич — знаток охотничьих обрядов и традиций. И соблюдает их неукоснительно. Водки на охоту берет в меру. Не любит, когда напиваются, стреляют по пустым бутылкам, по шапкам. Никогда не займет чужого «номера», не перехватывает чужого «подранка», а если придется добить, отдаст тому, кто стрелял первым, требуя взамен патрон. «Щиблетники!» — презрительно называл он всех, кто нарушал охотничьи законы.

Из дома на крыльцо вышли жена Федосеича и сватья.

— Ни пуха ни пера, — поклонились они мужьям, подавая ружья.

Жена Федосеича делала все истово, с серьезным лицом, как бы молитвенно. Сватья усмешливо, играючи, сдерживая улыбку. Ухмыльнулся и Виктор. Подумаешь — китайские церемонии. И побежал в дом за ружьем. «Бабы» у него еще не было.

Из деревни выехали под горку и покатились по мягкой накатанной дороге. Федосеич оживился: слава богу, поехали. Только бы на любимый островок никто чужой не затесался.

Приехали к речке, остановились у самой воды. В стороне над прибрежными кустами виднелся большой мост.

— Э-э… — удивился сват. — Это когда же его отгрохали? Ведь не было… Паром тут ходил.

— Схватился… — усмехнулся Федосеич. — Мало ли чего у нас не было, да стало. — И крикнул: — А ну давай! Быстро. — И ухватился за челн. — Раз, два — взяли!..

Челн спихнули на воду, закрепили мотор, Федосеич поколдовал над ним, и мотор пронзительно затрещал.

— Садись, поехали, — торопил Федосеич. Он все поглядывал на солнышко, высоко ли оно, и все покрикивал: — Давай, давай!

Свату показалось, что всем в челне не уместиться. Мал. Федосеич сел к рулю. Дно по самые борта завалили бутором. Как быть?

— Ничего, ничего, — распорядился Федосеич. — Ты, сват, ложись в середину. Витька на нос. Врастяжку, ногами вперед. Поехали.

Выбрались на середину реки. Челн, покачиваясь с борта на борт, шел быстро. Федосеич расплылся в улыбке.

— Ну, что? — спросил он, ожидая одобрения. — Идет-то как? А?

Но перегрузка сказывалась, и стоило кому-нибудь шевельнуться, как «непотопляемый» легко, но опасно кренился. Тогда брови у Федосеича хмурились. Виктору лежать на узком носу было неудобно — одна нога висела над водой, и он все искал удобное положение.

— Не елозь, — ворчал Федосеич. — Замри.

Сват не без страха смотрел, как вода бежит вровень с бортом и журчит возле уха, вот-вот переплеснется в челн. Приближался мост. Он нависал огромной, серобетонной аркой.